Наказание за любовь
Шрифт:
— Не так уж много, — тихо улыбнулся он. — Может, то, что я мог бы сделать своими руками. Какой-то прием в работе, который бы люди помнили. Ребенка… Или подвиг. Но как я могу сейчас хоть что-то сделать?
— Ну, что касается великого подвига, то, может, у тебя еще будет шанс, не успеешь и слова вымолвить. Если уж ты так хочешь ехать с нами. Но… будет лучше, если никто из посторонних не будет знать, что мы делаем, в худшем случае все мы можем погибнуть. Причем последнее наиболее вероятно. А тогда это никому
Ян молчал.
— У тебя, наверное, нет возможности создать фонд твоего имени?
Он фыркнул.
Вокруг было тихо. Смолкли все ночные звуки. Темнота была мягкой и доброй.
Тихо-тихо и медленно Тува сказала:
— У отмеченных проклятием очень редко рождаются проклятые дети…
8
Ответа от Морагана ей пришлось ждать очень долго. В конце концов Тува раздраженно воскликнула:
— Ну, а какие, ты думаешь, есть возможности завести ребенка у меня? Ни малейшей, совсем никакой, вот что я тебе скажу!
Он по-прежнему молчал.
— О, я так бы замечательно заботилась о нем, Ян! Для меня это был бы просто дар небес! И я бы воспитала его для тебя наилучшим образом!
Тишина казалась тяжелой и липкой, как мокрое ватное одеяло. Наконец он неуверенно произнес:
— Даже не знаю, получится ли у меня.
Тува рассерженно отвернулась.
— Зато я знаю. Я слишком отвратительна, извини меня, с моей стороны было глупо…
— Нет-нет, — сказал он и положил руку ей на плечо. — Ты меня неправильно поняла. Я имел в виду мою болезнь. Мое тело слишком поражено болезнью, и это будет чистейшее фиаско!
— Откуда ты знаешь?
— Нет, не знаю, но я убежден, что ничего не выйдет. И к тому же…
— Что «и к тому же»? — Тува перевернулась на спину, сейчас она лежала и глядела в потолок.
— Не знаю, Тува. Сама мысль о том, что мой ребенок будет расти без отца…
— Ой, да неужели ты не понял, что Люди Льда все время вместе, они во всем помогают друг другу! У ребенка будет целая куча родственников.
— Да, может быть. Но я-то этого никогда не увижу, — тихо сказал он.
Сначала она подумала о том же, что и он, но потом вдруг разозлилась:
— Слушай, а ты не больно-то последователен! Ты только что сказал, что хотел бы оставить после себя ребенка. Иначе бы я, разумеется, никогда не стала говорить об этом, ты заставляешь меня чувствовать себя так глупо, что я вот-вот расплачусь!
— Ну, Тува, я же не имел в виду!
— Ладно, забудем, — сказала она устало. — Я была просто идиоткой, что предположила это. Как я только могла вообразить себе?..
Он приподнялся на локте и с угрожающим видом наклонился над ней.
— Слушай, замолчи ты, наконец, забудь про свои комплексы! Я ничего против тебя не имею. Мы
Она отодвинулась.
— Я вовсе не стремилась к какому-то приключению только потому, что у меня никогда раньше не было мужчины. Я только помочь хотела!
Тува уселась, готовая вскочить:
— Поищу себе другую комнату. Он цепко ухватил ее за руку.
— Ну не глупи, не обязательно же становиться из-за этого врагами! Мы можем поговорить об этом, правда? Или о чем-то другом.
Она молчала. Она очень обиделась, но делала вид, что ей просто грустно.
Мораган тихо произнес:
— Спасибо! Спасибо за то, что ты хотела это сделать! Но это слишком важно. И я не мог сказать «да» сразу. Мы же обязаны думать не только о нас, но и о третьем.
— Да, о ребенке. Но, конечно, наиболее вероятно, что никакого ребенка просто не будет.
— Да, понятно. Ведь это дело случая. И я так слаб, мой организм настолько разрушен, что вообще сомневаюсь, что он может вырабатывать какие-то сперматозоиды.
— Понятно.
Тува снова заползла в постель. Она лежала, положив руки под голову и уставившись в потолок. Нелегко было восстановить прежнее настроение. Ян тоже молчал, вероятно, положение казалось ему весьма щекотливым.
Прошло, наверное, минут десять, Тува решила даже, что Ян заснул, но вдруг услышала его голос:
— Ты знаешь, иногда с бухты-барахты что-то отвергаешь, а потом оказывается, что само предложение вовсе не такое уж невероятное.
Она с трудом сглотнула слюну. Она едва смела дышать.
— Я подумал, — продолжал он. — И мне больше не кажется, что то, что ты предложила, настолько невозможно.
Господи, думала Тува. Сердце ее тяжело стучало. Шесть частей в каждом окне, три окна, значит, всего восемнадцать стеклышек… Она лежала и лихорадочно считала оконные квадратики, с ними была связана какая-то примета: надо было считать стекла в комнате, в которой ты оказался впервые, но она забыла, для чего.
— Не потому, что я думаю, что что-то получится, — неуверенно продолжал Ян. — Или что я смогу выполнить этот… как это называется по-норвежски… сам акт? И еще меньше я верю в результат. Но ведь можно… попытаться?
Голос его затих.
— Очень жаль, — тихо сказала Тува. — Потому что теперь у меня нет настроения.
Он не ответил.
— На самом деле я теперь просто не могу понять, как подобная идея могла прийти мне в голову, — пробормотала она. — Наверное, я слишком много выпила вина и от этого стала чересчур глупой, беспечной и безответственной.