Наконец пришла любовь

Бэлоу Мэри

– Ты не способен сказать правду, даже будучи загнан в угол! – воскликнула она, шагнув к нему. – Я пытаюсь убедить себя, что за твоей ложью стоят хотя бы благородные мотивы, что ты любишь Тоби и не можешь вынести мысли о том, чтобы отдать мальчика его настоящему отцу. Но это не оправдание. Я предпочла бы, чтобы вы были любовниками, а затем сочинили историю о насилии и побоях, чтобы оправдать себя. Пусть это недостойно, но, помоги мне Боже, я предпочла бы, чтобы это было так. Так что случилось?

Он сам навлек это на себя. Но, даже понимая это, Дункан ощутил

вспышку гнева.

– Ни то и ни другое, – повторил он отрывистым тоном.

– Видимо, – произнесла Маргарет язвительным тоном, – у нее был другой любовник, отказавшийся бежать с ней. Как благородно с твоей стороны! А мертвые не могут защитить себя, не так ли?

– Позволь мне объяснить, – сказал он.

Но Маргарет была слишком рассержена и слишком расстроена. Она отвернулась и зажала уши ладонями, что было совсем не в ее духе.

– Меня тошнит от твоих объяснений, – сказала она. – Меня тошнит от твоей лжи. Я больше не буду тебя слушать. Но больше всего я ненавижу тебя вот за что, Дункан: ты привез меня сюда, не сказав правду, и теперь я тоже полюбила Тоби. Я тоже испытываю соблазн навсегда скрыть правду, чтобы он мог остаться частью нашей счастливой семьи. Я никогда не прощу тебе этого!

И, не убирая рук от ушей, не считая мгновения, которое ей потребовалось, чтобы открыть дверь, она выскочила из комнаты.

Проклятие, подумал Дункан.

Проклятие!

Она не станет слушать его, и вряд ли ее можно в этом винить. Но если Маргарет не желает слушать его, будут ли слушать его остальные? Неужели он был прав, опасаясь так же, как Лора, что никто не станет его слушать?

И что теперь будет делать Мэгги? Держать рот на замке? Или заговорит?

Может, емту следует заставить ее выслушать?

А ведь они влюбились друг в друга. Или ему так казалось? Они снова поверили в любовь и научились доверять друг другу.

Но ее доверие к нему поколеблено, потому что он не был искренним с ней. И ему некого винить в этом, кроме самого себя. Он побоялся рассказать ей всю правду, опасаясь, что она попытается заставить его сделать то, что – как он и сам чувствовал в глубине души – он должен сделать.

Дункан глубоко вздохнул и вышел из комнаты. Но вместо того чтобы подняться вслед за женой наверх, куда она, надо полагать, удалилась, он вышел из дома и направился к конюшне. Хорошая скачка – вот что ему сейчас нужно.

Следующую неделю Маргарет посвятила делам, узнавая больше об управлении домом, планируя обеды и вечеринки, которые она собиралась устроить для соседей, нанося визиты женам арендаторов и гуляя по парку. По утрам, когда Дункан был занят, она брала с собой Тоби. В остальное время она писала письма родным и знакомым и трудилась над своим вышиванием.

Она ничего не предприняла в связи с тем, что узнала. В сущности, это были всего лишь подозрения, и было бы опрометчиво действовать на таком шатком основании. Так, во всяком случае, она сказала себе. Дункан отказался отвечать на прямой вопрос, но он хотел объясниться с ней, пусть даже чтобы признать свою вину. Возможно, ей следовало выслушать его.

О,

вне всяких сомнений, ей следовало выслушать его. Она задала вопросы и сама же на них ответила, потому что ей казалось и до сих пор кажется, что на них можно ответить только двояко. Ни один из этих ответов не был приятным.

Неужели существует другое объяснение?

Она не верила, что такое возможно. Тем не менее она обязана была его выслушать. Она всегда гордилась своей рассудительностью и тем фактом, что при любом сомнении она предоставляла обвиняемому возможность оправдаться.

Но теперь, когда они поссорились, было невероятно трудно снова поднять эту тему. И Маргарет медлила. Это свидетельствовало, как признавалась она себе порой, о том, что она стала трусихой. Она вела себя так, словно, если она будет постоянно чем-то занята, избегая личных разговоров с Дунканом, ее мир не взорвется, разлетевшись на тысячи кусков.

За эту неделю Дункан стал отчужденным и холодным, почти надменным, кроме времени, которое он проводил с Тоби. Он спал в комнате, располагавшейся рядом с покоями, которые они занимали в течение первой недели.

Больше не было никакого ухаживания или романтики.

И супружеских отношений не было.

Любовь Маргарет к Тоби, хоть и возникшая недавно, превратилась в мучительное чувство. Малыш был весел и беспечен, но иногда он заставлял ее сердце сжиматься от боли сильнее, чем обычно. Однажды утром, например, она сидела на берегу реки, а Тоби носился поблизости, играя в какую-то игру, которая не требовала ее участия. Через некоторое время он подбежал к ней с букетиком из маргариток, лютиков и клевера в руке.

– Это тебе, тетя Мэг, – сказал он, протянув ей цветы и чмокнув ее в щеку вытянутыми в трубочку губами.

И умчался прочь, прежде чем она успела поблагодарить его.

Было еще кое-что, давившее на ее сознание. Она была замужем почти месяц, и за все это время у нее не было месячных. Конечно, задержка составляла всего лишь три дня, но у нее всегда был очень регулярный цикл.

Маргарет даже не знала, надеется она или страшится, что ее задержка имеет какое-то значение.

Через восемь дней после ссоры Маргарет возвращалась из сада с охапкой цветов, которые она срезала для гостиной, и увидела Дункана. Он шел из конюшни с Тоби, который держал его за руку и о чем-то болтал. Они были на верховой прогулке. Маргарет отвернулась и направилась к дому, не дожидаясь их.

Однако стук копыт заставил ее остановиться на нижней ступеньке. Она обернулась, глядя на подъездную аллею. Дункан проделал то же самое. К дому приближался всадник, но он был слишком далеко, чтобы определить, кто это.

А затем следом за ним появилась элегантная карета, запряженная четверкой лошадей, которую Маргарет узнала, несмотря на расстояние.

Это была карета Эллиота.

Эллиот и Ванесса приехали сюда? И Стивен? Она вдруг узнала всадника.

– Смотри, тетя Мэг! – закричал Тоби, подбежав к ней и указывая в сторону подъездной аллеи. – Кто-то приехал. Кто это? Папа сказал, что они нездешние.