Налог на недвижимость
Шрифт:
Мы с дядей Изей, надевшим по такому поводу шелковую ермолку, озирались по сторонам, пытаясь отыскать комнату номер 212, указанную в моей повестке. Наконец нашли и постучали.
– Войдите, - услышали мы из-за двери.
Мы вошли в самый обычный кабинет со столами, выставленными буквой "т". Дядя Изя по советской привычке хотел было стянуть ермолку с головы, входя в помещение, но я схватила его за руку. Во главе стола сидел благообразный раввин, а напротив него - посетитель, у которого на голову была надета маленькая шапочка,
Раввин предложил сесть и звучным голосом спросил меня:
– Как тебя зовут, женщина?
– Валерия.
Он обратился к Борису:
– Называешь ли ты ее какими-нибудь другими именами?
– Да, - совершенно серьезно ответил он, - иногда я зову ее зайкой.
– А ты как называешь его?
– он ткнул пальцем в направлении Бориса.
– Борик, - ответила я.
– Как же так?
– удивился раввин и повернулся к мужу.
– Ты сказал мне, что тебя зовут Борис!
Мы все, включая дядю Изю, принялись наперебой объяснять, что это одно и то же. Тут дверь открылась и вошел опоздавший Левик, брат моего мужа. Раввин взялся за него:
– Как зовут его отца?
– он снова указал на Бориса.
– Яша, - сказал мужнин свидетель.
Раввин посмотрел на моего мужа с нескрываемым подозрением:
– Ты сказал, что его зовут Яков!
– в его голосе слышался упрек.
Мы снова, включая уже Левика, стали объяснять, перебивая друг друга.
– Хватит!
– прекратил он наш гвалт и обратился ко мне:
– Как зовут твоего отца?
– Павел, - ответила я.
– А ты что скажешь?
– раввин смотрел на дядю Изю в упор, не мигая.
– Паша...
– прошептал дядя Изя, запинаясь.
Честное слово, у меня было такое ощущение, что сейчас раввин нажмет какую-нибудь потайную кнопку, сюда ворвутся дюжие ешиботники и утащат нас в кутузку за лжесвидетельство и непочтительное отношение к суду.
Но все, к счастью, обошлось. В какой-то момент, будто по мановению руки раввина, в кабинете оказались два свидетеля со стороны суда. Различались они только мастью - один был рыжий, другой черный. На протяжении всего ритуального действа оба не проронили ни слова, а только стояли в углу и мерно качались вперед-назад.
Раввин, как опытный дирижер, стал руководить процессом. Меня он поставил в один угол, Борика - между синхронно наклонявшимися бородачами. Наших свидетелей он вообще отослал. Вдруг в дверях появился писец с чернильницей и куском плотной желтоватой бумаги и стал что-то шептать раввину на ухо. Я разобрала слово "гусь". Писец оправдывался. Раввин, выслушав его, рявкнул:
– Ну так пойди и нарви, если у тебя нет гусиных перьев.
Писец ретировался.
Я с интересом представила себе, как щуплый служка, подражая Паниковскому,
Наконец писец появился. В руках у него было перо, видать скрыл где-то заначку. Просто невозможно было за столь короткое время поймать и ощипать гуся! Он присел и стал с усердием выписывать загогулины на желтой бумаге. Время от времени он ожесточенно тыкал пером в свои волосы. Раввин нервным шагом прохаживался по кабинету, ежесекундно указывая, что писать. Мы с Борисом стояли по разным углам и смотрели на все это, как зачарованные.
Наконец писец закончил работу и, собрав манатки, выскочил из комнаты. Раввин принялся за нас.
– Возьми эту бумагу и иди к ней, - сказал он Борису.
Тот взял лист и подошел ко мне. Я уже собиралась ее цапнуть, но раввин меня остановил:
– Стой, не бери. Оттолкни руками и иди в другой угол.
Рыжий и черный перестали качаться и, словно суфлеры в театре пантомимы, принялись показывать мне, что надо делать.
С заданием я справилась. Так раввин гонял меня три раза. Борик протягивал мне разводное свидетельство, я шастала из угла в угол, мы оба кусали губы, чтобы не рассмеяться.
Наконец раввин жестом позволил мне взять бумагу и отдать ему. Наступил торжественный момент. Раввин развернул сложенный "гет" - разводное письмо и звучным голосом начал читать:
– "Я, Борис, называемый также Борик, сын Якова, называемого также Яшей, отпускаю от себя Валерию, называемую также Зайкой, дочь Павла, называемого также Пашей, и становится она с этого мгновения доступной для всех!"
Он торжественно надорвал "гет", свидетели со стороны суда подписались, и царственным жестом раввин показал нам на дверь.
Мы вышли, и в коридоре выдержка меня оставила. Я повалилась на скамью и начала истерически хохотать. Братья Каганошвили и дядя Изя смотрели на меня с подозрением, прикидывая, а не вызвать ли скорую для буйнопомешанных.
– Ты понял, что он сказал?
– отхохотавшись, спросила я Бориса.
– Ну что-то там с именами...
– Он сказал, что мне теперь разрешено давать всем и каждому. Кроме тебя. У меня теперь есть официальная справка.
Этот эпизод молниеносно пронесся у меня в голове, когда я увидела своего бывшего мужа, сидящего на скамейке у входа в подъезд. Я поздоровалась.
– Привет! Какими судьбами? Что в дом не зашел?
– Здравствуй, Валерия, я пришел увидеть Дарью, звоню, а никто не отвечает..
– Не уверена, что она дома. Входи, только за беспорядок извиняться не буду, не ждали.
– Ладно уж.
Мы вошли в дом.
– Чаю будешь?
– спросила я.
– Нет, мне бы Дашку увидеть.
– К сожалению, она у подруги, а телефона я не знаю, - мне действительно было досадно. Борис не так уж часто нас навещает, а дочка его любит. Может, подождешь, я попытаюсь выяснить, где она.