Налоговая история. (Аспирантура, Бакалавриат, Магистратура). Учебное пособие.
Шрифт:
— Это те моменты в песне Кирилла, в которые ты задерживала дыхание, Регина, — я не смогла продолжать смотреть преподавательнице в каре-зелёные внимательные глаза и по ощущениям резко покраснела. Опустила взгляд на узоры ковров. Ну что же вы меня палите?! — Этакие крохотные вибрато внутри фраз и в окончаниях. Если по татаро-монгольски, — так я и не смогла понять за столько времени, чем ей не угодили монголы и татары! — Ещё в проигрыше в джазовой песни обязательно нужен скэт.
Что-то знакомое…
— Это, вроде, импровизация?
— Да. Не во всех
— Хм… не знаю. Но я на кое-что другое обратила внимание. Почему он пел местами… с плоским ртом? Вы же говорили, что это антивокально, что рот нужно разевать широко… — сейчас мы блеснём знаниями!
— Ну-ну! Ты не путай нозальные дефекты с вокальной техникой! Кирилл пел как надо. В джазе вокалисты твэнгуют, специально делают звук более плоским за счёт положения гортани. Но от этого рот они открывают не меньше! — да что за новые подробности я узнаю самая последняя?! Я же выучила железобетонно: широкий рот – молодец, узкий – тебе трындец от Надин и щелбан в лобешник! Я недовольно насупилась. — Сначала, Регина, нужно научиться петь правильно, иначе будешь звучать как базарная тётя Мотя!.. А потом постепенно приучаться к твэнгу. В попсе тоже любят это дело, привнесли из джазовой культуры. Надо же хоть чем-то на крутых вокалистов походить… Ты вообще знаешь, кто джаз-то придумал?
— Нет, — буркнула я.
— Афроамериканцы. Есть у тебя в академии темнокожие? — хохотнула Надин Дмитриевна.
— Ну… есть один.
— Слышала, как он разговаривает-то?
Ха-хах! Я ухмыльнулась и решила спародировать.
— Эй йоу, воац ап, броо!
— Ну вот ты и ответила на свой вопрос. Манера решает.
Обалдеть… Сколько же всего! Мне захотелось треснуть себя ладонью по лбу. Я думала, Надин продолжит перечислять до бесконечности список навыков Соколова, но он, наконец-то, подошёл к концу.
Мне и перечисленного хватило, чтобы почувствовать уровень.
— Сложный жанр этот ваш джаз… спасибо, что рассказали, — и почти не насмехались. Ну а я уже почти отдышалась.
— А почему ты спрашивала? — подозревающе скривила рот Надин.
— Просто звучит красиво. И… захотелось узнать, что за музыка такая.
— Регина, у тебя проснулся хороший музыкальный вкус? Поздравляю! Послушай дома для общего развития… Майкла Бабла, Эллу Фитцджеральд, Фрэнка Синатру, Нину Симон… Луи Армстронга послушай!
— Стойте-стойте, — очнулась я. — Так не запомнить! Мне нужно записать...
Я слезла с беговой дорожки, вдела ноги в тапки и метнулась за телефоном к дивану.
Зафиксировала себе смутно знакомые имена под диктовку, а Надин Дмитриевна всё накидывала новые и новые, неподдельно радуясь каждому вспомнившемуся исполнителю. Но, когда мы закончили список на фамилии двадцатой, я вынырнула из экрана телефона и столкнулась с недовольным взглядом преподавательницы.
— Заболтала ты меня, филонщица! Иди за микрофоном! — что?! УЖЕ?! — Проверим твой уровень летней дегенерации! Выбирай песню, но помни…
Запомните меня молодой и жизнерадостной… с лёгким недостатком сахара в крови.
На ватных ногах я зашоркала от журнального столика к пульту. Если взять Адель, Надин скажет, что я колхозница с притязаниями на божественное… но она ведь сама дала мне Rolling in the deep!* Ага… случайно вписала, расхохоталась и не стала вычёркивать. «Ну пускай, прости Господи. Авось вернёшься с каникул Эдитой Пьехой». Я чувствовала себя быком на Корриде: красная тряпка взмыла перед моим носом, копыто занеслось над землёй, и заклубилась пыль.
Я шла на это занятие с полной уверенностью, что поражу воображение Надин Дмитриевны! Что вполне неплохо приспособилась петь то, что ещё в январе мне казалось непостижимо сложным. Но стоило Соколову открыть рот, моя хлипенькая, давшая росток надежда схлопнулась…
— Что решила пе-еть? — заговорщически затянула Надин.
Ладони вспотели, в солнечном сплетении будто образовался болезненный узелок, не дающий дышать свободно. Хуже, чем на экзамене по диагностике детей дошкольного возраста…
— Rolling in the deep, — неуверенно произнесла я.
— Чего? Не слышу.
У меня ещё есть шанс передумать…
— Rolling in the deep, — выкрикнула я, вытирая руки о джинсы.
Мелькнув взглядом по веселящейся Надин Дмитриевне, усевшейся на диван и скрестившей руки, я осторожно взяла микрофон. Включила его.
— Раз-раз…
— Регина, врубай свой «роллинг»! Микрофон настроен!
Я сглотнула и в ужасе занесла его, чувствуя, как вцепилась в ручку, пытаясь её раздавить. Ничего нельзя было с этим поделать… Дотянулась до ноутбука, где оставалось только щёлкнуть по последней песне в папке, но притворилась, что ищу её… время на подышать перед смертью.
— Помнишь, да? Микрофон держать на расстоянии двух пальцев ото рта, под углом примерно сорок пять градусов. Все повышения и понижения громкости нужно делать своим голосом!
— Помню… — было у меня время научиться держать микрофон в караоке!
Последний раз незаметно вздохнув, я включила минусовку и отскочила от ноутбука к центру кабинета.
Молниеносно захрипела акустическая гитара, нагнетая вступление. Я зажмурилась, отсчитывая восемь скорых ударов. Потом вспомнила, что Надин угрожала вставить мне спички между век, и резко распахнула глаза одновременно с тем, как и вдохнула побольше воздуха…
Пожалуйста, пусть получится красивое «иго-го» голосом!
— There's a fi-i-ire starting in my heart, — меня настолько оглушило волнением, что я не соображала, что делаю.
Ступни отяжелели, мышцы живота напряглись, не позволяя скатиться в жалобную дрожь с первой же строки, а в груди и горле привычно загудело.
— Reachi-i-ing, — я не сорвалась? Там высоко! Мама, у меня кружится голова! — А fever pitch and it's bringing me out the da-а-rk…
Я успела втянуть ноздрями воздух и оскалилась пошире.