Нам (не) по пути
Шрифт:
— И сколько ты планируешь закрывать свой этот гештальт, Варюш? — спокойно с долей нежной вкрадчивости интересуется Ливон. — Сколько ещё лет будешь держать душевный и физический целибат.
— Не мучай меня, Лив, этим вопросом. Не знаю и не загадываю. Ты же помнишь, я пробовала. Мы с тобой пробовали. Не получилось у меня. Извини, пожалуйста, что снова делаю тебе больно.
— Знаешь, милая, моя боль по сравнению с твоей болью — это пшик, — Ливон, транслируя дружелюбие и понимание, прикасается к моей правой руке. — Я готов
— Понимаю, что ты до меня хочешь донести, Ливон. Я тоже, прежде всего, сама хочу хотеть, потому что не смогу жить ни с кем, если буду внутри себя душевно пустой. Давай, завершим разговор на эту тему, он для несколько болезненный. Ещё раз прошу меня простить за некоторую резкость.
Проводив Лива, домой еду с ночными мыслями о Зубове. У меня такое чувство, что живу в состоянии замершей беременности, от которой могу погибнуть, прежде, всего я сама.
В очередной раз мысленно прохожусь по всем пунктам и аргументам, как "за", так и "против", сама себе даю окончательный срок, ожидания этого засранца Кирилла Зубова.
Решаю, не явится на трехлетие сына, отдам свое сердце первому встречному. Ну или выберу из двух существующих кандидатов. В конце концов они оба любят меня и Ваньку!
Как буду выбирать одного из двух? Да, легко, брошу монетку и всего делов то…
Эпилог
Уже третий год за несколько дней до дня рождения Ивана Кирилловича время и события моей жизни летят кувырком. В связи с этим у меня все время такое ощущение, что я попадаю в аномальную зону ожидания и прислушивания к себе, а главное, к внешнему миру.
Все время чего-то жду. Вдруг что-то случится, а я этого не услышу, не почувствую, не пойму.
От этого ожидания мое внутреннее напряжение достигает такого апогея, что мои нервы превращаются в натянутые струны.
Причина происходящего мне понятна и ясна. Моя психосоматика обусловленна моим незакрытым гештальтом. Каждый день рождения сына, как и четыре года назад, я жду его отца. Жду также сильно, как и тогда, когда родился Иван.
Хотя именно в момент рождения я не была брошенной и одинокой.
Заблаговременно, дня за три, если память не изменяет, первым ко мне приехал Юсти, следом за ним появился Ливон.
Несмотря на обоюдное недолюбливание друг друга, в дни до рождения моего сына эти два антагониста, как звери после длительной засухи у одного источника воды, объявили перемирие.
Мне было забавно наблюдать за двумя взрослыми мужиками, пытающимися вывернуться наизнанку ради того, чтобы мне было хорошо.
У меня возникло стойкое ощущение, что каждый из моих друзей ждёт лично своего сына, будто должна родиться дихориальная двойня.
Если бы не знала по результатам УЗИ, что у меня стандартная одноплодная беременность, то, в принципе, по размеру своего живота могла
К моменту родов я реально напоминала ту, которая должна родить сразу семьЯ.
За последний месяц из просто беременной я превратилась в совершенно неповоротливого пингвина.
При моем Дюймовочном росте и изрядно раздувшемся животе, который я просто даже не могла обхватить своими собственными руками, меня было легче перепрыгнуть, чем обойти. Реально без шшуток меня можно было катать, как шарик.
Рассматривая фотографии, сделанные накануне рождения Ваньки, на меня нападает гомерический хохот.
Аскар, Юсти и Ливон ждали моих родов, а я ждала появления Кирилла.
К великому моему сожалению, генетический отец к рождению нашего общего сына так и не появился. Поэтому басовито кричащую копию Зубова весом 4600 и ростом 59 сантиметров первым в руки взял его прадед Аскар.
Ливон и Юстин в это время выполняли не менее ответственное задание по проведению первой фотосессии Ивана Кирилловича.
Смотря на сына с нежностью и всепоглощающей меня любовью, в своём малыше я видела его отца, которому готова была простить все и даже его отсутствие.
В моем мозгу стучала и билась раненной птицей только одна мысль: "Пусть Кирилл будет жив!" Да, за нашего Ивана мысленно я отпустила Зубову все его вольные и невольные прегрешения и выдала этому засранцу пожизненную индульгенцию.
Моя весёлая троица в лице деда, Лива и Юсти неделю после нашего с Ваняткой возвращения из клиники исполняла наперегонки перед нами обоими коллективное и сольное падеде. Своего ребёнка я получала в руки только для кормления.
Если Ваньке было по барабану постоянное мельтешение трех чумачедших нянь, потому как вместе с внешностью от Кирилла Петровича сын унаследовал и его очень стабильную психику, то меня снующая троица достала ровно через неделю.
Набравшись смелости, на седьмой день я предложила моим брутальным нянькам заняться своими делами.
Мне самой хотелось стать настоящей мамой, а не приложением в виде сиськи к принцу, пажи которого денно и нощно охраняют голоден пупса и допускают мать-кормилицу к их величеству в строго установленное время.
Услышав мой рык, парни начали постепенно рассасываться. Первым на конференцию нейрохирургов уехал Аскар. Вторым в Америку отбыл Юсти. Последним покидал наш дом Ливон. Перед отъездом Лив традиционно приоткрыл "окно Овертона". Получив очередное "нет", вздохнув, мужчина уехал.
Два года подряд, на первую и вторую Ванькину годовщину, ситуация повторялась из раза в раз. Всё трое его верных пажей собирались вместе и неделю верой и правдой служили и прислуживали своему принцу.
Ивашка с искренней благодарностью принимал праздничные подношения и любовь мужчин.