Нам нельзя
Шрифт:
— Не кричи, пожалуйста. — Я выключаю конфорку, снимаю с шеи фартук и бросаю его в сторону. — Ты далеко, а я волнуюсь.
— Мелкая, ты что, плачешь? — спрашивает удивлённо Воронцов. — Чёрт, извини меня, пожалуйста. Я полный придурок.
— Ты не придурок, Глеб… Всё нормально.
Я хочу сказать ему, что безумно люблю и жду его возвращения, но Глеб несдержанно ругается в трубку и сообщает, что ему пора бежать.
В динамике звучат короткие гудки, я откладываю телефон на кухонную столешницу и обнимаю себя руками за плечи. Оказывается, ожидание — это не страшно.
Глава 50
Глеб
Десять часов на лютом холоде дают о себе знать.
Глаза слипаются от усталости, тело до сих пор знобит, а голова раскалывается на части. Если бы не грёбаная документация, я бы уже давно завалился спать.
Отложив в сторону ручку, поднимаюсь с кресла и включаю электрочайник. Пока он греется, я просматриваю сообщения, которые прислала мне Ника. Их много. В день обычно штук десять набегает. Никогда бы не подумал, что меня это будет так сильно умилять.
Сегодня она прислала фото Тумана, который спит в кресле, свернувшись калачиком; фото новой кофеварки; фото со съёмок. И своё. Увидев последнее, где Ника в короткой пижаме, которая едва прикрывает её ягодицы, я ощущаю привычное возбуждение. Сейчас бы сорваться домой и забраться к ней под одеяло, а не вот это вот всё.
Чайник вскипает, я прячу телефон в карман и наливаю в чашку кипяток.
Входная дверь тихо приоткрывается. Я улавливаю запах цветочного парфюма, слишком сладкого и навязчивого. Мне не нравится. Теперь уже не нравится.
Узкие ладони опускаются мне на плечи, затем массажируют шею. Я резко поворачиваюсь и перехватываю запястья. Настя вздрагивает, пугается, а затем начинает широко улыбаться во весь рот.
Она работает медсестрой недавно. Молодая, лет двадцать пять. Замужем, есть ребёнок. Низкого роста, фигуристая, с большими сиськами и задницей. Как только мы с бывшей женой разъехались, у нас с Настей завязалась необременительная интрижка. Мне было удобно, ей тоже. Никаких привязанностей, обид или недопониманий. Голый секс, удовлетворение инстинктов. Меня всё устраивало до тех пор, пока в мою жизнь не ворвалась Ника.
— Я разве разрешал тебе войти? — спрашиваю её строго.
— Глеб, ну ты чего? — Она дует губы, пряча улыбку.
— Я тебя спросил, Насть.
— Нет, я вошла без спросу, — отвечает обиженным тоном. — Извини. Я сейчас постучу и войду обратно.
Она выдёргивает руки, злится и разворачивается на сто восемьдесят градусов. Хорошенько хлопнув дверью, выходит в коридор. Ей требуется совсем немного времени для того, чтобы прийти в себя и уже через несколько секунд тихо постучать.
— Можно войти? — Настя заглядывает в дверной проём и саркастически усмехается.
— Нельзя.
— Глеб! Это что за новости такие?
— Дверь за собой закрыла и ушла.
Возможно, стоит помягче, но настроение не располагает. Я знаю, что, если с ней спокойно и по-хорошему, Настя не поймёт. Станет давить, хныкать, включать женские хитрости, чтобы добиться своего. В конечном итоге я всё равно обижу её, потому что трахать медсестру означает сделать больно Нике. Она об этом
Взгляд Насти полыхает ярким пламенем. Она топчется на пороге несколько секунд и часто дышит, а затем, осознав, что я не шучу, обзывает меня уродом и скрывается за дверью. Вот и всё.
Я выпиваю чашку горячего чая и вновь приступаю к работе. Усталость сбивает с мыслей. Время час ночи. Завтра сложный день — зачистка в горах. Наша подразделение — одна из самых активных на территории республики. Нужно быть готовым и собранным, хотя сил почти не осталось. Нет, я исправно выполняю свою работу, но делаю это на автомате — потому что надо. Когда я только приступил к службе, внутри меня всё бурлило от предвкушения и опасности. Сейчас пусто, тишина. Стучи, тормоши — не помогает. Я отработаю последние месяцы, а потом всё это оставлю. Всё, чем жил последние пятнадцать лет.
Я заканчиваю с бумажной волокитой, встаю с места и слышу стук в дверь. Думаю, что это Настя опять явилась, но нет. На пороге стоит дежурный, сообщает, что произошло ЧП. Новенький, которого я напрочь отказывался брать к себе в группу, самовольно покинул территорию части и отправился искать приключения на свою задницу. Его задержали в городе с личным оружием в виде стреляющего ножа. Твою мать.
Егора Лапина тут же доставляют ко мне в кабинет. Невменяемого. Впрочем, я и сам не лучше. Кулаки чешутся, я едва держу себя в руках, чтобы не разорвать его на мелкие кусочки. Не зря я не хотел его к себе брать — как чуял, что этот придурок прибавит мне геморроя. Молодой, горячий, бунтующий. Он не хотел подчиняться системе, часто ныл и разводил сопли, но Мельников настаивал на том, чтобы я его при себе держал. Мол, я один могу с ним справиться. Утверждал, что у парня есть потенциал.
— Ты что творишь, гадёныш? — Я прижимаю его к стенке, хватаю пальцами за шею и надавливаю, перекрывая кислород.
Самодовольная рожа кривится от ненависти и сопротивления. Он вдрызг пьян.
Пытаясь что-то сказать, начинает кашлять. Я ослабляю хватку, даю ему немного отдышаться и опять сдавливаю.
— Я тебя спрашиваю, ты что творишь? Ты какого хрена покинул часть? Служить надоело? Зачем ножом махал? Ты, тварь позорная, понимаешь, что тебе и мне за это будет?
Лапин бессвязно мычит и барахтается, пытаясь ухватить глоток кислорода. Лицо становится багровым, глаза выпучиваются, и силы его покидают. Я отпускаю новенького и прошу бойцов увести его подальше от моих глаз. Сон как будто рукой снимает. Не сплю почти до утра и много курю, хотя давно бросил.
Проблемы не заставляют себя долго ждать. Городок, в котором мы служим, маленький, поэтому слухи распространяются очень быстро. Все только и говорят о сбежавшем спецназовце, который надрался в забегаловке и угрожал кому-то из местных ножом. Слухи обрастают новыми подробностями, достигают невероятных размеров. Замять не получается. Мельников в панике, телефон из рук не выпускает, поэтому поговорить с ним с глазу на глаз получается не сразу.
Он встречает меня после ужина, отзывает в сторону и качает головой: