Нам нравится наша музыка
Шрифт:
Переодеваясь в обвешанном куртками и полушубками помещеньице, похожем на школьную раздевалку с облупленными стенами, он думал, что жене все объяснит завтра, тем более, она любит Анну, считает ее немного поверхностной, но хорошей, и ей даже будет по-своему приятно и смешно, что ее бука-муж, зашедший отдать деньги, оказался втянут в такую передрягу. Он представил, с каким кислым видом продаст эту историю в воскресенье за ужином, и как будет мотать головой от удовольствия Люба, глядя на него блестящими глазами.
– Как ваша нога? – спросила Анна от стены,
– Нормально, – ответил Павел смущенно, вставая с ней в пару.
Она подала ему руки, и они начали двигаться, разминаясь, выполняя основное движение хастла – небольшие шажки «от партнера – к партнеру».
Павел был немного ниже Анны. Она смотрела на него сверху вниз насмешливо, хотя и не обидно. Но он совершенно не знал, что сказать, – на него напала немота, непроницаемая, как темная ткань на клетке с попугаем.
– Вы похожи на балерину, – сказал он, вспомнив свое наблюдение.
– Это потому, что мама с детства отдала меня на балет.
Он кивнул и надолго замолчал, делая «от партнера – к партнеру».
– А где Люба? – спросила Анна, подавая и расцепляя руки, проворачиваясь под его локтем.
– Люба уехала к матери. Я вообще собирался просто отдать деньги…
Она смотрела на него внимательно, с той же улыбкой, которая как бы говорила: ну-ну, смелее, я не обижу, не выдам. Он почувствовал неловкость и запутался в ногах. И то, что она сначала спросила о ноге, о его ноге, а только потом о его жене…
– Так я вас, наверное, отвлекла от важных дел? – спросила Анна лукаво, подождав. Вокруг ее бедер тихо взлетало и опадало платье.
– Ну почему… – ответил он, потея. – А где Игорь?
– А Игорь дома. Я поссорилась с Игорем. Мы маленько психанули. Малейший повод – и он отказался ехать. Он не любит танцы. Наверное, все мужчины не любят.
– Да нет, почему, иногда можно. Под настрой.
Ее руки были по-прежнему длиннее, чем его, но у него уже не было ощущения, что она танцует где-то далеко и отдельно. Она была близко, значительно ближе, чем раньше. И ему казалось, что ее ладошки сегодня не такие вежливо-сухие.
Слева старательно выписывал пируэты Леша-Снеговик. Анна, чуть повернув голову, стала следить за приключениями его тела, украдкой посмеиваясь, раздувая ноздри.
– Леша, – кивнула она дружелюбно, возвращая взгляд к Павлу. – Такой смешной, хороший. У него какая-то тяжелая болезнь.
– Да? Он немного похож на снеговика. Из мультика.
– Точно! – рассмеялась она и кивнула, с ободрением глядя на Павла. – Точно. На снеговика!
За прозрачным столиком в кафешке, на втором этаже кинотеатра, со стеклянными стенами-окнами для обзора центра города Анна изучала меню, поправляя лямку платья. Павел из-под своего меню изучал ее. Он ужасно потел.
– Может, вот этот салат? – Он придвинул к ней меню.
– Ой, нет. Разжирею. У меня не очень стойкие гены. Хотя и дворянские…
Она рассказала, что их род берет начало в шестнадцатом веке – упоминания
– Переезд из Питера «во глубину сибирских руд» – тяжелое решение, – закончила она со старательностью отличницы.
Сначала Анна говорила охотно, потом стала отвечать все более формально, и наконец вовсе смолкла на полуслове, озираясь.
– Что такое… почему к нам не подходят? Они что там… им что, не нужны клиенты?
– Просто кризис. Дефицит кадров. Везде сокращения. – Павел поднял руку и помахал официанту. – Народ зашивается.
Ее красивое лицо нервно двигалось. По-видимому, она буквально физически не могла принять, что внимание официантов может быть отдано кому-то еще, если в очереди находится она. Ее губы обиженно изгибались, еле слышно бормоча слова. «Нужно же высказать им… Они пренебрегают нами…» – различил он. Она смотрела на него с недоумением, не понимая, почему он так спокоен и почему он ничего не сделает. Павел был способен к распекаю, но сейчас не видел поводов к нему.
Наконец, извинившись за замешку, к ним подошел официант. Анна холодно, оскорблено чеканила ему названия заказанных блюд, точно сыпала медяки сифилитику, цепляющемуся за край плаща.
– Ну вот. Что-то я перенервничала, – сказала она, отпустив официанта, и сделала ладошкой обвевающее движение к груди. – Так вы работаете в ГЛОНАСС?
– Ну… не совсем.
– То есть, я не так выразилась, – поспешно поправилась она и покраснела. – Я знаю, что ГЛОНАСС – это космические спутники.
И он еще раз обрисовал подробности своей работы.
Расслабившись, Анна часто смеялась. У нее был приятный смех, при котором она смотрела вниз и стремилась поднести ко рту руку, останавливая ее на полпути и снова опуская. Но наряду с этим детским и застенчивым в ней чувствовалась и взрослость, и смелость, и в нем все как-то обмирало и тут же начинало струиться вверх, – как дерево весной гонит соки по стволу.
Они покинули кафе и пошли вдоль дороги к остановке.
– Прохладно, – сказала она, охватывая плечи руками. – Вот и остановка.
– Ну, спасибо за приятный вечер, – сказал он, останавливаясь.
Она кивнула и отошла, но вдруг повернулась в нерешительности. Он, смотрящий ей вслед, подошел, подбежал почти. Они пошли вместе туда, куда она вела, молча, растерянно.
– У моей подруги… она в Питере… здесь квартира, – проговорила она у дома с лепниной. – Она сдается. Вы же ищете… У меня есть ключи.
– Надо посмотреть, – выронил он.
Они молчаливо условились не упоминать о своих вторых половинах и вообще о своей второй, то есть первой, основной жизни; не спрашивать и не говорить ничего, что могло бы задеть, оскорбить тех, кого они обманывали. Но сделать это было нелегко – каждая фраза обрастала шлейфом тайных смыслов, обрывалась, неустойчиво дребезжа вопросом, словно шахматный конь по доске. В каждой реплике, касающейся только их двоих, сквозило: «а она? а как он?»