Нам нужна великая Россия
Шрифт:
В ту ночь даже храпа не было слышно. Кажется, даже спящие прислушивались к тихому, но уверенному голосу старшего унтера Кирпичникова. Занимавший нижнее место на нарах, он усиленно втолковывал в головы взводных мысли, столь же простые, как горящий фитиль. Вот уже не первый день, не без помощи добрых людей, он продумал каждое своё слово.
Пригнувшись, скорее по привычке, выхватывая взглядом то одного, то другого из нахмурившихся взводных, тех, кто с ним пришёл с Путиловского, он чеканил слово за словом. Те вонзались в головы и уже оттуда не выходили.
– Хлеб. Все наши хлеб просят. Ерём, ты сам говорил, что маму
– при этом Кирпичников рубанул воздух рукой.
Свистя, она разрубила время пополам, на до и после.
– Ну...Нет...Смотрела так...Глаза на мокром месте...Прижала котомку...- растерялся тот самый Ерёма.
Днём он стоял в охранении. Толпа не буянила, вроде бы даже смирно себя вела, повезло: стрелять не приказали. Но на душе всё равно кошки скребли. Ладно бы их на германцев пустили, то понятно...Но чтоб по своим стрелять? Это где же видано? А ещё там мама была...
– Полной котомкой, видать?
– нахмурился Кирпичников.
Ерёма ничего не ответил: только опустил глаза.
– Вот. А нас завтра туда поведут снова. И мы будем стрелять. А оно нам надо? Ты вот будешь, Ерёма, в мать свою стрелять? А ты, Федь, в сестрёнку пустишь пулю? А ещё кто-то из наших говорил, что видел брата младшего, с курсов. Вот завтра мы будем по ним стрелять. Хотите? Я - нет, не хочу. И предлагаю завтра никуда не идти. А если поднимут - пусть сами идут на этот свой фронт! Вы со мной? Вы со мной?!
– Кирпичников чеканил каждый звук.
Первым кивнул Федя, Фёдор Марков, тоже из унтеров. Выросший на Финляндской стороне, сам из "нобелевцев" - рабочих "Людвига Нобеля", - он видел десятки, сотни знакомых лиц в толпе. И в них он будет стрелять? В тех, кто роднее командира? В тех, с кем ходил стенка на стенку? Кто прикрывал от ударов? Кто давал послед ний рубль взаймы? Да ни за что! И точно так же думали все те, кто слушал Кирпичников а в тот вечер.
Утром их подняли за час до положенного времени. Повсюду сгрудились вокруг унтеров солдаты. Кто-то кивал, кто-то бубнил: "Вот затеяли-то...Нет...Что-то будет! Если сделаем - дорога на каторгу, а то и в петлю!". Если кто-то думал слово вставить поперёк, то его пинали в бок, и он замолкал. Уже через полчаса запасники набросились на патронные ящики, запасаясь патронами впрок. Из сумок выкинули всякую дрянь, ну навроде положенных по уставу платков, и заполнили доверху огнеприпасами. Тяжесть их успокоительно давила на сердца запасников. Чем больше патронов: тем больше веры в то, что на петлю не пошлют. Почти никто не говорил. Слышались только нервные смешки да подзуживания. Кирпичников обходил бойцов и унтеров, вселяя уверенность в то, что выходить никак нельзя! Силой их не взять, кто ж на такую ораву набросится? В последнее верилось с трудом. Нужно было спаять солдат, а ничего лучше, чем кровь, ещё никто для этого не придумал.
Засветло, ровно через минуту после шести, в казарму прибыл штабс-капитан Лашкевич. Позади него ещё двое офицеров, помощники по учебной части.
– Урраа!!! Урра-а-а-а!
– громогласно разнеслось под сводами.
Но это был не радостный приветственный возглас - в этом крике чувствовался надрыв, боль, смешанная с неуверенностью. А ещё намётанный глаз увидел раздувшиеся от тяжести патронные сумки, а у солдат в передних рядах топорщившиеся нагрудные карманы.
– Как это понимать?
– властно спросил Лашкевич.
– Это знак того, что не будем мы вам подчиняться! Слышите? Не выйдем мы расстреливать!
– воскликнул Фёдор Марков.
Кирпичников, сощурив хитрые, низко посаженные глаза, одобрительно кивнул.
Лашкевич резко развернулся, бросился к двери...
Раздался грохот десятка выстрелов. Грудь штабс-капитана рвануло вперёд, голова его запрокинулась, ноги подкосились. Он повалился рядом со своими помощниками. Три с половиной сотни человек оказались спаяны самым надёжным средством - кровью. Кирпичников взмахами рук поддержал героических стрелков и первым подал пример, что следует делать: в мгновение ока цейхгауз оказался разобран. У одного из солдат зачесались руки от волнения, и он пальнул в потолок. Пуля срикошетила и вонзилась в мёртвого Лашкевича. Раздался смех. Кто-то плюнул на погоны мертвеца.
– Кончилась их власть! Кончилась!
– воскликнул Фёдоров и сорвал оплёванные золотистые пластинки с плеч мертвеца.
Тут же подбежало ещё неско лько охотников и содрали с "мясом" - кусками ткани - погоны и с двух других покойников. Мертвецов пинали ногами, кололи штыками и оплёвывали, тем самым сжигая все мосты к отступлению.
Старший фельдфебель Кирпичников, первый солдат революции, повёл отряд дальше, поднимать преображенцев и литовцев. Кирочная улица встрепенулась, пробуждённая возгласами и винтовочными выстрелами. Полицейский патруль оказался застигнут в одном из переулков. Стражи правопорядка успели дать только один залп из пистолетов, после чего повалились на снег, превращая его в кровавую кашу: каждого настиг недобрый десяток пуль. Лихо гикая и радуясь победе, боявшиеся германцев волынцы ещё быстрее понеслись в казармы соседей. Удары прикладами. Крики. Выстрелы. Один из офицеров учебной команды оказался поднят на штыки. Он так и застыл, пронзённый, с револьвером в руках. Озлобленные сопротивлением, волынцы не пощадили ни одного из офицеров Преображенского полка. Литовцы не оказали никакого сопротивления, а потому были только разоружены.
Федька довольно улыбался, окидывая взглядов неровный строй восставших. С этакой-то силищей никому не под силу будет справиться, попробуй возьми! Фронтовики - и те...Тут-то и ожгла Маркова мысль о том, что вот-вот могут придти каратели. Выстроятся этак...Пулемёты наставят...И...Бах! Бах! Бах!
– Айда к москвичам! Сам чёрт не страшен будет!
– воскликнул раскрасневшийся Марков.
– Айда!
– За мной! К москвичам!
– Кирпичников наслаждался своею властью.
Но даже в сердце маленького фельдфебеля поселился страх. За каждым углом, из-за каждого поворота на него целились призрачные пулемёты, издали доносилась команда "Огонь!" и свистки боевых офицеров, не тех инвалидов и штабных, которых взяли тёпленькими. Ещё один поворот. Литейный - и...
Мысли эти стегали больнее кнута, а потому Кирпичников торопился, торопился изо всех сил. В голове мелькали детали плана. Так. Жандармы. Эти будут драться. Значит, перебить. Всех до одного. Как придут сюда каратели, так точно хвост подымут! Тем более убить. Ещё инженеры - те непонятно, с кем и за кого. Друзья говорили, что там уж больно себе на уме служат. Значит, если не присоединятся- тоже перебить, а оружие разобрать. А если пулемёт?..