Нам здесь не место
Шрифт:
— О-о… ясно, — говорит он, смеется и стискивает мне грудь.
Я отшатываюсь, он сильнее прижимает меня к машине, наваливается всем телом и что-то говорит по-английски, я не понимаю что. У фургона раскаленный борт, но кровь во мне холодеет. Даже после того, как пограничник отпускает меня, я все еще чувствую на себе его руки, его губы у моего уха. Он что-то еще говорит по-английски, добавив несколько испанских слов.
— No muevan. No muevan, — повторяет он, призывая нас не двигаться, стоять на месте, пока он идет к задней двери
Раздается звук удара — это ноги Пульги вдруг подкашиваются, и он, падая, с грохотом врезается головой и торсом в металлический борт фургона. Потом я слышу, как пограничник что-то кричит. Он идет посмотреть, что случилось. В руках у него канистра с водой, и он льет ее прямо на Пульгу.
И тут что-то велит мне бежать.
Я смотрю на Пульгу. Чтобы принять решение, мне хватает пары секунд. Нет, доли секунды. Он в безопасности. Его подберут. С ним все будет в порядке, говорю я себе.
«Согге! Согге! Беги! — кричит что-то во мне. Немедленно!»
И я бегу. Бегу ради спасения жизни. А может, прямиком к смерти, не знаю, но в этот миг я не могу делать ничего другого. Я бегу.
Пульга
Я слышу вопли, выкрики и команды, но не понимаю, кому это кричат. Передо мной шины, фургон. И прямо в лицо мне льется вода. Это так потрясает, что во тьму, которая меня окружает, врезается солнечный свет, яркий до боли. Я вскидываю руку и прикрываюсь от него локтем, но он все равно полыхает у меня в голове.
Кто-то спрашивает о чем-то, голос кажется искаженным и невнятным. Сперва я будто глохну, но потом опять начинаю слышать, и надо мной нависает расплывчатая фигура. Затем я пью воду, а незнакомец поднимает меня на ноги, хоть я и не могу толком стоять. Он запихивает меня на заднее сиденье, где прохладно, темновато и слышно, как шипят в рации помехи. Несмотря ни на что, мне сразу становится легче: в машине работает кондиционер, и пылающая пустыня осталась позади.
Фигура незнакомца расплывается перед глазами, она то появляется, то исчезает. Я ищу взглядом Крошку, но нигде ее не вижу, помню только, что она стояла рядом со мной, когда нас обыскивали.
А теперь исчезла.
В машине ее нет, а мы уже уезжаем. Тип за рулем бормочет что-то про смерть.
Перед глазами снова мутнеет, зрение плывет, а то, что осталось от моего сердца, содрогается в груди.
Крошка
«Ты здесь погибнешь!»
«Тут ничего, совсем ничего нет».
«Ты пропадешь».
«Навсегда».
«Остановись!»
«Поворачивай обратно!»
«Поворачивай!»
В голове мелькают предостережения, угрозы, они сулят смерть, но ноги сами несут меня вперед. Оглядываясь через плечо, я боюсь увидеть ужасное лицо преследователя, его рот, услышать возле уха тяжелое дыхание и слова: «О-о… а это кто у нас?»
Однако за мной никто не гонится. Но я
Просто не могу.
Наверное, я так и буду бежать, пока не умру, пока тело не сдастся.
Но я хочу жить.
Так что я замедляю бег. В груди что-то горит и, кажется, вот-вот взорвется. Ступни ног тоже в огне, а тело будто ватное. Сердце бьется так бешено, что его стук все заглушает.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках фургона, ожидая, что он вот-вот появится из-за горизонта и направится в мою сторону. Но горизонт — это всего лишь тонкая белая линия. Яркая белая полоска, граница между небом и землей. Между нашим миром и раем.
Паника подступает и накрывает с головой, когда приходит понимание того, что я наделала. И того, что теперь я умру.
К горлу подступают рыдания. Как? Почему после всего того, через что я прошла, меня ждет такой финал? Я ищу фургон, который был здесь, который приехал и увез Пульгу. Кажется, всего несколько мгновений назад я оставила его лежащим на земле.
Как могла я бросить своего друга? Надо к нему вернуться. Найти его. Я вглядываюсь в бескрайнюю пустоту, высматривая хоть какой-нибудь намек на движение, хоть что-нибудь.
Но ничего не вижу.
Ничего.
Голова тяжелеет, мир кренится сперва в одну сторону, потом в другую. Я уже не знаю, откуда пришла и куда иду. Все расплывается, небо сливается с землей. И мое тело отказывается служить.
Я трачу последние силы на рыдания без слез и заползаю под пахнущее гарью дерево. Иголки молодых побегов кактуса царапают лицо и шею, оставляют крохотные порезы, которые зудят и горят, а мой разум все повторяет ужасную истину:
«Ты здесь умрешь».
Пульга
За нами закрываются металлические ворота, и мы оказываемся на стоянке перед зданием песчаного цвета. Теперь меня познабливает. Мокрая одежда стала холодной от работающего кондиционера.
— Vamos. Пошли, — говорит патрульный, который привез меня. Он выходит из машины и открывает заднюю дверцу.
Я пытаюсь выбраться из фургона, но ноги не держат, я спотыкаюсь и падаю на землю, проехавшись лицом по бетону. Мне хочется только одного — тут и остаться. Но мужчина хватает меня и заставляет подняться.
— Camina. Иди, — велит он, и это слово режет мне слух.
Я только и делаю, что хожу. Он что-то еще бормочет по-английски, я понимаю только отдельные слова.
— Вот только этого дерьма на меня не навешивай. Я знаю, ты можешь идти. — Он подталкивает меня вперед, но мои ноги будто из бумаги.
Дверь здания распахивается, потом закрывается за нами, и снова становится прохладно. Патрульный гонит меня по коридору в какой-то кабинет, где я сажусь на стул, жесткий и неудобный, как земля, а он задает вопросы, которые мне непонятны. Тело снова начинает бить дрожь. Я ничего не отвечаю.