Нам здесь не место
Шрифт:
— Estas bien? С тобой все хорошо? — улыбается мне Марта.
Она ставит передо мной чашку с кофе, и я киваю. Марта кажется женщиной нервной. Просто не могу поверить, что она меня подобрала.
— Сколько я уже здесь? — спрашиваю я у нее. Она пристально смотрит на меня:
— Всего одну ночь, hija, дочка. Я нашла тебя вчера утром.
— А почему вы…
Она поднимает брови, склоняет голову набок.
— Ну потому что… — говорит она. — Как я могла тебя не подобрать?
По взгляду Марты можно подумать,
— Многие не стали бы этого делать, — замечаю я.
Она кивает.
— Знаю. Но… — Марта качает головой. — Если честно, то, наверное, у меня были эгоистичные причины.
Она легко двигается по кухне, большой и светлой, берет вазочку с печеньем и ставит передо мной. Потом разогревает на комале [23] тортильи. Делает на сковородке яичницу-болтунью.
23
Специальная сковородка для приготовления тортильи, буррито и прочего. — Примеч. пер.
— У меня есть сестра, она живет в Мексике. Ее дочь, моя племянница, несколько лет назад погибла, пытаясь добраться до Штатов. Сестру это чуть не погубило, у нее не было других детей. — На мгновение Марта погружается в воспоминания. — Я думала, сестра умрет от горя. Но потом она мне позвонила. Сообщила, что она в Мексике и работает в шелтере возле железной дороги. Я сказала ей, что она сошла с ума. А она ответила, что хочет заботиться о людях так, как ей хотелось бы, чтобы кто-то позаботился о ее дочери. Она там одна, но… В общем, я думаю, это ее судьба.
В памяти мгновенно возникает образ Соледад, и я шепчу ее имя. Марта замирает и смотрит на меня:
— Что ты сказала?
— Соледад.
— Так зовут мою сестру. — Глаза Марты делаются огромными. — Откуда ты ее знаешь?
— Мы неделю жили в ее шелтере. Она мне голову побрила.
Мы смотрим друг на друга, и даже после всего, что я видела, слышала и вынесла во время своего путешествия, такое совпадение поражает меня. Марта качает головой и начинает смеяться.
— Dios тіо! О мой Бог! Да, она всем подряд головы бреет. Это просто невозможно, но… — Она смотрит на меня, и ее глаза сияют.
Это действительно невозможно — проделать такой путь, находясь на грани, где смыкаются мечта и реальность, жизнь и смерть, и встретить на нем доброту, любовь и человечность двух сестер. Непостижимо!
Но все же это так.
Марта ставит на стол передо мной тарелку с едой, расспрашивает о Соледад, и мы смеемся над этой невозможностью, над таким удивительным совпадением.
Я смеюсь.
Это невозможно.
И все же…
Я смеюсь.
Мы с Мартой разговариваем весь вечер. Она готовит мне атоле [24] , чтобы я могла поесть, заваривает чай: в одной посуде — для питья, в другой — чтобы мочить в нем ветошь и прикладывать к моей потрескавшейся и
24
Кисель или каша из маисовой муки. — Примеч. пер.
Мы сидим на диване, Марта не уходит, как будто знает, что мне страшно засыпать, страшно встречаться с темнотой, которую принесут с собой ночь и сон.
— Рог que te viniste? Так почему ты сбежала? — спрашивает она меня.
— Потому же, что и все, — говорю я.
— Ты была одна?
Я мотаю головой и смотрю в окно, в густую тьму. Я думаю о Пульге и Чико и обо всех тех людях, которые сейчас, в эту ночь, в эту минуту, находятся в пути. Глаза наполняются слезами, я не успеваю их сдержать, и они текут по моим щекам.
— Мы шли втроем.
Я рассказываю ей про Чико. И про Пулыу. О том, что знаю, где сейчас Чико, где он останется навсегда. Но я не знаю, что случилось с Пульгой после того, как его забрал пограничный патруль.
— Раз у него тут родня, тебе нужно с ними связаться! Тогда они смогут попытаться его вызволить. Эти центры временного содержания… — Она качает головой. — Там очень плохо, дочка.
— Чтобы разузнать про его родственников, мне придется позвонить домой. И поговорить с матерью, а я… не разговаривала с ней с тех пор, как мы сбежали.
Глаза Марты расширяются. Она быстро встает и с неожиданной решительностью начинает искать мобильный телефон.
— Боже, дочка! Твои gente, близкие, не знают, что ты жива? Позвони им! Прямо сейчас позвони!
Она сует мне телефон, и я застываю, уставившись на него. Меня будто парализовало. Я пока не готова услышать голос мамы. Не готова узнать, ответит она на звонок или нет. Все ли с ней в порядке, или на нее излилась ярость Рэя. Я не разрешала себе думать обо всем этом, пока была в пути, но теперь мысли нахлынули и не отпускают.
Марта спрашивает у меня номер телефона. Ее пальцы нажимают цифры, когда я медленно называю их одну за другой. Она включает громкую связь, и поэтому мы обе слышим первый долгий гудок. Потом еще один. И еще.
Грудная клетка наполняется странной тяжестью. Я стараюсь дышать ровно, и Марта встревоженно смотрит на меня. Кажется, что каждый гудок, словно огромный камень, все сильнее сдавливает мне легкие.
— Bueno? Алло?
Я тянусь к трубке, и моя рука дрожит.
— Bueno?
Я долго молчу, потому что язык отказывается слушаться, и я не могу произнести ни слова. Мамин голос доносится из такой дальней дали! Он кажется сном, воспоминанием.
— Мама?
— Крошка?!!
Теперь у нее исступленный голос. Это голос человека, который карабкается на деревянные стены, засаживая под ногти занозы. Который стремится вверх, к яркому свету, чтобы избежать опасности, что осталась внизу. В нем сокрушающая боль и облегчение, горе и счастье.