Нам здесь жить (фрагмент)
Шрифт:
2
После этакого разговора не грех было и остыть, но мерзавец-телефон опять звякнул, сообщив невероятную весть: подследственный Егоров просится на допрос!
Сезон чудес продолжался. Подследственный Егоров Алексей Владиленович, он же отец Александр, викарный священник Иоанно-Усекновенской церкви, на допросах молчал. Молчал мертво, даже не здоровался. Именно общаясь с ним, я впервые почувствовала себя инквизитором. И вот, пожалуйста...
Упускать подобный шанс воистину грешно, и я, ради такого случая, достала из шкафа кофеварку. Лень-матушка водит меня каждый раз в буфет,
– - Добрый день, гражданка следователь!
Отвечать, отвернувшись к кофеварке, было неудобно. Пришлось заниматься акробатикой, дабы и кофе не расплескать, и вежливость проявить.
– - Добрый день, отец Александр! Садитесь. Кофе будете?
– - Благодарствую.
Так и не сообразив, благодарствую "да" или благодарствую "нет", я водрузила на стол две чашки, поставила сахарницу...
– - Не трудитесь, гражданка следователь. Ни к чему.
И совершенно напрасно! Ради такого, как отец Александр, не грех и потрудиться. Мужчина он интересный, причем вовсе не старый, и сорока нет. Только глаза...
Почему-то не хочется встречаться с ним взглядом.
– - Гражданка следователь, прежде всего приношу вам свои персональные извинения. Мой отказ отвечать на вопросы никак не был связан с вами лично.
Я кивнула, принимая извинения. Что это с ним? Взгляд прежний, острый, яркие губы знакомо поджаты...
– - Хочу сделать заявление.
Он помолчал. Губы, и без того узкие, превратились в тонкую полоску.
– - Продумав свое поведение, заявляю о своем полном раскаянии перед властями светскими и властями духовными. Признаю свою неправоту и прошу соответствующие органы определить мне должное наказание. Одновременно буду просить священноначалие простить мне грехи мои.
Я нерешительно достала бланк протокола, сняла колпачок с ручки.
– - Так и писать, отец Александр?
– - Да.
Я послушно заскользила пером по бумаге, но вдруг почувствовала -что-то не так. Вообще-то все так, завтра же дело можно отправлять в суд. Объективная сторона установлена, один из подследственных пошел на "сознанку". Это гораздо лучше для процесса: один беленький, другой черненький, одному -- по полной, другому -- условно...
– - Нет.
Я отложила в сторону бумагу, вздохнула.
– - Отец Александр! Объясните! Почему вы...
– - Имеет ли сие значение, дочь моя?– - теперь на его губах была грустная улыбка, совсем как у отца Николая.– - Не в том ли работа ваша?..
Моя работа? Легко сказать!..
– - Моя работа состоит не только в том, чтобы оформить протокол, отец Александр. Гражданин Рюмин, то есть отец Николай, вчера ясно и четко изложил свою позицию. Насколько я понимаю, это была и ваша позиция. Отец Николай считает, что здешние священнослужители впали в язычество; более того,
– - Он ошибается. Я тоже ошибался, дочь моя.
– - То есть, -- подхватила я, -- вы признаете, что совершили преступление, подпадающее под соответствующие статьи уголовного кодекса?
Священник покачал головой, вновь усмехнулся -- по-прежнему невесело.
– - Ни я, ни отец Николай этого и не отрицали, дочь моя. Дело в ином. Мы считали, что принятые здесь обряды есть грубейшее нарушение канона, по сути -- ересь, подобная ереси духоборцев Македония и Маркиона. Ради же спасения душ, нашему попечению вверенных, согласны мы были преступить законы гражданские...
– - А сейчас?– - не выдержала я.– - Вы убедились, что упомянутые вами Македоний и, э-э-э, Маркион...
– - Дело не в них. То, что творится здесь, без сомнения, ересь, но мы были неправы.
Оставалось задуматься. Духоборец Македоний вкупе со своим подельщиком Маркионом, ересь, нарушение канона...
– - То есть вы согласны терпеть ересь?– - поразилась я.
– - Нет. Но это уже не имеет значения.
Я поняла, что начинаю сама становится если не еретичкой, то ведьмой, а посему предпочла взяться за протокол. Он вышел не особо объемистым, зато приходилось продумывать каждое слово. Интересно, неужели здешние бонзы все-таки пойдут на такой процесс? Город наш, можно считать, закрытый, но шум все равно будет.
И немалый.
– - И все-таки, -- не выдержала я, когда отец Александр, почти не читая, поставил свою подпись.– - Объясните! Если не как следователю, то просто, как человеку! Я ведь тоже хожу в церковь!
Произнося это, я запоздало сообразила, что не заходила в храм Божий больше полугода. И вовсе не из забывчивости. В том-то и беда, что слушать наших пастырей, толкующих об устройстве жертвенных горелок-"алтарок" и наиболее рациональном использовании одноразовых икон, просто тошно. Наверно, потому меня так поразило внезапное раскаяние отца Александра.
Священник ответил не сразу. Наконец, вздохнул:
– - Хорошо. Только объясню вам именно как юристу. Сейчас вы придерживаетесь действующих законов: конституция, уголовный кодекс, уголовно-процессуальный...
Я кивнула.
– - А если, не дай Господь, война? Если на улицах начнутся бои?!
– - Тогда будут действовать законы военного времени!– - удивилась я, плохо понимая, к чему он клонит.
– - Допустим. А если вы окажетесь в пустыне, в джунглях, среди диких зверей? Если вы даже не знаете, в какой вы стране, в каком времени? Вы ведь тогда просто начнете бороться за жизнь, не так ли? Всеми доступными средствами.
Почему-то сразу вспомнился Тарзан. В детстве зачитывалась.
– - Не понимаю аналогии, отец Александр. Вы говорите о гибели... или исчезновении мира, где действуют общепринятые законы? Но ведь законы церковные действуют, как я понимаю, даже в этом случае! Я права?
– - Правы. Но только в том случае, если уцелел сам мир.
Я машинально глянула в потолок, затем перевела взгляд на стены. И потолок держится, и стены не падают.
– - Но ведь то, что случилось здесь, еще не...