Намбандзин
Шрифт:
Я всегда относился с уважением к людям, стойким в своих убеждениях, даже если считал их неверными. Наши заблуждения — наша радость. Поэтому повернулся к служителям храма, улыбнулся смущенно и показал жестами: мол, просите убогого, не ведает, что творит! Если бы я начал убивать их, удивились бы меньше, наверное. Теперь им придется биться над неразрешимым вопросом: все ли намбандзины — это намбандзины? Уверен, придут к выводу, что есть плюющиеся черные (брюнеты) и немного воспитанные белые (блондины).
5
Поскольку город Исэ располагался у подножия невысокого холма, на котором высился замок (дзё) рода Китабатакэ, то обозначался словом дзёкамати (призамковый). Главная улица вела к главным воротам крепостного сооружения, непривычной для европейцев и азиатов формы. Это была окруженная рвом с подъемным мостом, высокая каменная платформа, по краю которой надстроили деревянные стены, обмазанные нуригомэ — толстым слоем штукатурки. В центре платформы находилась пятиярусная, сужающаяся
Мы были почетными гостями и без лошадей (носильщиков охрана из самураев тут же выпроводила), поэтому нас, забрав у меня оружие, сразу пропустили во внутренний двор, относительно маленький, откуда провели в северную его часть. Там в тени от башни, сидя на татами, даймё Китабатакэ Харумото — довольно крепкий и жизнерадостный мужчина лет под пятьдесят с приличными усами и жидкой острой бороденкой из черных волосин с вкраплениями седых — играл в сёги (игра полководцев) со своим ровесником, смурным худым типом, у которого усы были редкими, а борода и вовсе отсутствовала. Оба в кимоно темно-коричневого цвета без украшений, только у первого шелковое, а у второго хлопковое. У обоих по правую руку лежали катаны. Смурной тип выигрывал, причем с явным преимуществом. Несмотря на традицию тотального низкопоклонства, японцы не играют с начальством в поддавки. Преднамеренный проигрыш считается оскорблением.
Я видел сёги в будущем. Нисколько не изменилась. Это игра шахматного типа, только все фигуры одного цвета, плоские, пятиконечные (острием к противнику), с написанными сверху названиями. Основные отличия от шахмат: доска девять на девять клеток одного цвета, по двадцать фигур у каждого и «убитую» чужую можно выставить, как свою, потратив на это ход. Хорошо развивает логическое мышление. Если бы с детства не играл в шахматы, наверное, понравилась бы, а так не захотелось переучиваться.
Завидев нас, Китабатакэ Харумото воспользовался удобным предлогом избежать поражения. Обменявшись парой фраз, наверное, договорившись продолжить позже, оба игрока встали, отвесили легкие поклоны и поприветствовали нас. Афонсу Гомеш поклонился им ниже. Я выбрал средний вариант. После чего между этой троицей завязался довольно бойкий разговор. Часть его, судя по взглядам, был обо мне. Обоих явно поразила моя кольчуга с оплечьями и «зеркалами» на груди. Зато лук, который нес следом один из самураев, не впечатлил. Я видел длинные, более двух метров, луки у дозорных на стенах. Видимо, мой средний показался им недостаточно грозным. На саблю в ножнах и вовсе не обратили внимания. Наверное, насмотрелись на палаши португальских моряков и решили, что у намбандзинов с холодным оружием совсем плохо. Судя по вопросу даймё, в первую очередь японцев интересовало огнестрельное оружие.
— Герцог спрашивает, умеешь ли ты стрелять из аркебузы? — перевел мне иезуит.
— Конечно, — ответил я. — Не стал ее брать, потому что добирался до берега вплавь, другого груза хватало. Да и порох бы намок, а без него оружие превратилось бы в обычную дубину.
— Это точно, без хорошего пороха аркебуза не нужна! — с непонятной мне радостью согласился он и перевел мой ответ Китабатакэ Харумото, после чего — следующий вопрос даймё: — Ты можешь научить его самураев стрелять?
— Если сойдемся в цене, — ответил я.
Иезуит перетер с даймё и объявил:
— Он будет платить тебе по кобану в месяц.
Как ранее рассказал Афонсу Гомеш, несмотря на то, что главным средством обмена и платежа был рис, у японцев уже есть довольно широкая линейка монет из металлов, хотя в разных провинциях они могли отличаться по весу. Монеты использовались в основном богачами и купцами. Начинался монетный ряд с мона — бронзовой монеты, скопированной с китайского цяня, диаметром с дюйм, иероглифами на аверсе и квадратной дыркой в центре. Их нанизывали на шнурок и носили связками. Были монеты в один мон и четыре. Связка из десяти мон называлась хики, из ста — кам-мон. Монета из серебра (моммэ) была прямоугольной формы и с прямоугольным барельефом с иероглифами в нижней части обеих сторон. Весила она чуть менее четырех грамм и была равна восьмидесяти монам. Кстати, моммэ называлась и мера веса, поэтому монеты часто использовали, чтобы взвесить жемчуг, которого здесь ловят много. Золотая монета имела форму вытянутого овала, разные иероглифы на аверсе, весила около шестнадцати грамм и называлась кобан. Она была эквивалентна пятидесяти моммэ, или четырем тысячам мон, или трем коку риса.
— Согласен, но предупреди, что не на постоянную службу нанимаюсь, что по желанию смогу покинуть даймё, — сказал я.
Судя по ухмылке Китабатакэ Харумото, содержать долго какого-то там намбандзина он не собирался, поэтому я был принят на три месяца. За это время я обязан научить его воинов стрелять из аркебуз.
Кстати, имя у японцев — значение переменное. В детстве имеют одно. Став совершеннолетними, получают другое. Затем могут заиметь третье от своего сюзерена или сменить по собственному желанию в честь какого-нибудь важного события, причем несколько раз. После смерти обретают очередное и последнее, обмену не подлежащее.
Нам с Афонсу Гомешом отвели комнату для отдыха в одноэтажном здании во дворе рядом с казармой, где мы повалялись на татами до ужина. Оружие мне пообещали возвращать каждый раз, когда буду покидать замок, и забирать на входе. Иметь его внутри могли только проверенные воины.
Кормили у Китабатакэ Харумото, конечно, лучше, чем в домах богатых крестьян и рыбаков. Мы с иезуитом ели вместе с семьей и приближенными даймё. Не с подносов. Перед каждым был низкий столик, на котором располагались палочки для еды (нам дали еще и ложки) и четыре простые керамические чаши (аскетизм рулит!): с соевым соусом, уксусом, солью и пустая для смешивания. Рис здесь был основным продуктом. Его подавали вареным на пару без добавок, в виде пирожков, приготовленным с красными бобами… Не удивительно, что многие нынешние знатные аборигены, судя по описанным иезуитом признакам, болеют бери-бери и диабетом. В шлифованном рисе отсутствует какой-то витамин, что и способствует возникновению болезней. Становится понятно, почему мужчины избегают сладкого, ведь оно опасно при диабете. К рису шли сушеные морские ушки с розоватым мясом, ломтики свежего лосося, карпа, иваси, которую в России будут почему-то называть селедкой, хотя это сардина, выдержанные в соли асцидии, медузы, сиокар (соус из ферментированной рыбы), умэбоси (солено-квашенные абрикосы). Последним блюдом был контон (густой суп с рисовой лапшой), который шел под подогретый сакэ.
Процесс потребления этого напитка сложен, как и все остальные в Нихоне. Во-первых, сакэ должен быть подогретым, причем телом хозяйки. Во-вторых, наливают его друг другу, себе нельзя, из специального кувшина токкури с узким горлышком и небольшими выемками на боках, за которые и надо его держать. Наклоняешь и медленно, тонкой струйкой, наполняешь квадратную чашу емкостью грамм сто восемьдесят, изготовленную из криптомерии, которая в будущем станет символом Японии и получит название японский кедр, хотя относится к кипарисам. Нельзя перелить, промазать, расплескать… В-третьих, угощенный обязан пожелать хозяину и остальным присутствующим здоровья и благополучия. В-четвертых, пить маленькими глотками. В-пятых, как вам во-первых?!
Аборигены ели контон палочками, прихлебывая юшку из чаши довольно громко. Это местное правило хорошего тона. Иезуита оно веселило, как и хозяев то, что он оставлял палочки воткнутыми в содержимое блюда или клал поперек него, а то и вовсе сжимал в кулаке, что считается угрожающим жестом. В общем, в каждой избушке свои погремушки.
6
Не знаю, применяется ли сейчас в Европе караколирование в пехоте. Генуэзские арбалетчики не в счёт, их время вышло. Скорее всего, нет. В мою бытность подданным принца Вильгельма Оранского этот способ ведения боевых действий использовала только кавалерия. Хотя допускаю, что мог чего-то не знать. Если я все-таки прав, то первыми в истории военной науки караколирование пехоты с огнестрельным оружием использовали японцы. Я их научил. Договариваясь об обучении аркебузиров, я выдвинул условие, что сперва они пройдут строевую подготовку, а потом уже приступим к стрельбам. Если кто-то откажется выполнять мои приказы, буду выгонять. Предполагал, что возникнут проблемы со строптивыми самураями, которых даймё называл буси (воин). Китабатакэ Харумото согласился с легкостью. Не потому, что пренебрежительно относился к своим самураям, а потому, что им западло использовать в бою огнестрельное оружие, и для обучения набрали простолюдинов, в основном младших сыновей из крестьянских семей. Пахотной земли на всех не хватает, а быть батраком у старшего брата тоже западло. Остальные были сбродом, решившим отсидеться под крылом даймё. Здесь действует та же система, что в будущем во французском Иностранном легионе: не важно, что ты натворил до того; служи хорошо — и никто тебя не тронет. Худородных пехотинцев называли асигару (легконогие). В моём отряде было сорок восемь стрелков и девять пикинеров, потому что даймё получил в дар от иезуитов всего полсотни стволов, и по одному полагалось нам с ним. Да и сорок восемь делилось на шесть — столько стрелков будет в колонне. Пикинеры — асигару-яри — будут занимать места перед проходами между колоннами и защищать от атак кавалерии. Мне нужно было их больше, чтобы еще и фланги прикрыть, но Китабатакэ Харумото сказал, что и так набрал слишком много шушеры, на всех не хватит оружия и доспехов, что в первую очередь он нанимает буси.