Наномашины, первоклашка! Том 4
Шрифт:
— Типичные аристократы… — покачал он головой.
Я ездил на такси и… э-э… машина там… бибика. Откуда мне знать, что эта вот огромная штука на электричестве — и есть троллейбус?!
— Ва-ау… — мы оглядывались.
— Кайзер, Слюнявцев — а ну встать! Старикам, больным и женщинам нужно уступать место!
Мы подняли головы и увидели улыбающуюся приятную женщину за тридцать, с пакетами в руках. Она хоть и говорила нам не переживать и сидеть, но мы тут же подскочили.
— Ой, спасибо, мальчишки, —
— ДА ХОТИМ! — заорал Максим.
И тут мы с Морозовым поймали одну волну… мы переглянулись и покосились на Макса. А тому пофиг, тот своё получил.
Но мы почему-то рано остановились.
— Э, чё, выходим? — оглядываюсь.
— Нет, остановка, — пробурчал Морозов.
— Ну значит выходим.
— Не наша. Для других. Зайти и выйти.
— И как я должен понять, где моя?!
— Ох, боже…
Странный транспорт… едем на электричестве, оплачиваем в конце, и фиг знает когда выходить. Я запутался.
В итоге доехали мы через пять остановок. Тренер за нас заплатил, и мы всей компашкой вышли. Максима от тёти еле оттянули.
В глаза сразу же бросились грузовики, а затем — детский дом номер три. Мы заходим за территорию, обходим и встаём возле ворот для поставок всяких продуктов и вещей. Грузовики сюда же и заехали.
— Лёха, рады видеть! — водитель с сигаретой во рту пожал тренеру руку, — И вас, спортсмены! Что, снова постараемся?
— Так точно, дядя Миша! — крикнули все, кроме нас с Максом.
Блин… снова та самая атмосфера общего дела, общей идеи. Братства! За полтора месяца тренировок я уже к ней привык, но сейчас меня окатило снова.
Круто, блин! Это не одиночество в аду. Это… жизнь.
Обожаю жить!
Нас всех распределили. Те, кто по сильнее — тащат тяжёлые ящики. Те, кто мы трое — тащим чё можем. Моему бате и дворецкому ваще холодильник новый приказали переть. Вы бы видели их лица.
— В конце будет полевая кухня! — напоследок добил тренер, — Будет каша, чаи и бутерброды на свежем воздухе.
— Каша?! — почему-то офигел Максим, — Я кашу с садика не ел!
— И что ты ел?.., — спросил Морозов.
— Стейки, лобстеры. Фигню всякую.
Леонид на него снова покосился. Что-то многовато он, кстати, базарит, не замечаете? Хотя, с другой стороны, мы особо вместе и не собирались, всегда подальше держимся. Да и адекватно вроде разговаривает… что нетипично.
Ладно, закроем глаза.
В итоге мы потащили ящики. Нам, трём карапузам, давали самые маленькие, потому что мы, как известно, карапузы. И если поначалу мы тащили нормально и без вопросов, то уже на втором заходе детская задница потребовала приключений.
— А чо там внутри-и-и?.., — заговорчески протянул Максим.
Коробки не запечатаны, легко разворачиваются.
Перетащив под козырёк, где их потом заберут, Максим аккуратно приоткрыл коробки.
— О, конфеты! — удивились мы.
Вафельные какие-то, «Три Мишутки». Про меня что-ль?.. Нифига, а процент кто платить будет?.. И почему три?.. Я один такой…
— Блин, Миш, а если так подумать… — вдруг нахмурился Максим, — Они ведь не часто конфетки едят? Ну, не когда хотят да? Им ведь вон, собирают, значит купить они сами не могут.
— Не знаю… — пробормотал я.
— Нет, — сказал Морозов, — Не часто.
Мы на него глянули. В ответ он не смотрел — лишь с тоской на коробку.
Затем мы переглянулись с Максимом, и я увидел, как в его глазах загорается огонёк.
— А давайте… давайте тоже задонатим! Как в Бравл Старсе, только в реальной жизни! Ща! — он полез в карман и достал оттуда пару барбарисок, — Во. У меня много, а им важно! Конфеты — важно! Пусть покушают. Мама говорит — надо делиться и не быть жопой!
И тогда… Макс аккуратно кладёт барбариски между упаковок.
Я смотрю на него. Смотрю на Морозова. Сердцебиение ускоряется, окатывает какое-то странное чувство.
— Да я… да ты… — не нахожу слов, — Да я тоже так сделаю! Я не жопа!
Сую руку в карман и нащупываю крокант. Всегда со мной, это мой оберег. У меня было четыре конфетки, так что я достал три и положил поверх Максиминых. Он, увидев, что у меня больше, затеснялся своего размера подношений, поэтому полез в штаны и с трудом нарыл ещё две, одна из которых полетела следом.
Я насупился. Ну, крыть нечем — ничья, увы. С последними конфетками мы не расстанемся — сегодня ещё чем-то питаться надо. Я без кроканта не проживу.
Максим голова конечно. Нам же не трудно! А детям вон, приятно. Сердце говорит, что это пусть и слегка бесполезное, но правильное решение. На душе теперь хорошо.
Только вот теперь нам интересно другое.
— А ты ничего не положишь? — посмотрели мы на Морозова.
Глядя на всё это, он даже не удосужился хотя бы одну положить! Что за жадность?
— У меня ничего нет, — ответил мальчик.
— В смысле? — не поняли мы, — Тебе мама не даёт конфеток в школу?
— У меня нет мамы.
— Это как? А как ты тогда родился? Ты не мог родиться без мамы!
— Ну, как-то родился…
— Значит у тебя есть…
— У меня. Нет. Родителей! — он повысил голос, сжал кулаки и посмотрел на нас, — Я сирота, понятно?! Никого. У нас. С сестрой. Нет! И не будет! Нас бросили! И мне нечего положить другим детям, потому что у меня, вот представьте, самого ничего нет!