Нападающий
Шрифт:
ГЛАВА 39
Поворот. Поворот. Плие. Шаг назад.
Я репетировала для «Лорены» одна в своей студии. Я достаточно хорошо отработала, но мне было трудно сосредоточиться так, как надо.
Мы с Ашером так и не придумали новую стратегию, как рассказать Винсенту. В тот момент мы импровизировали и надеялись, что подходящий момент возникнет в разговоре, что на самом деле не было
К счастью, Винсент ничего не заподозрил. После его посиделки в «Разъяренном кабане» с Ашером у них возникла настороженная, но зарождающаяся... ну, дружба, возможно, слишком сильное слово. Это было больше похоже на дружеское знакомство.
Что бы это ни было, это означало, что остальная часть наших тренировок проходит гладко. Я так раздула в своем сознании драму возвращения Винсента, что легкость, с которой он вернулся в нашу жизнь, была почти тревожной.
Однако по мере приближения начала сезона мое беспокойство снова усилилось.
Все вернутся в Лондон, а это значит, что за нами будет следить больше глаз и больше возможностей попасться. Я понимала и даже соглашалась с доводами Ашера относительно отсрочки нашего «Большого разговора» с братом, но мой разум не мог перестать прокручивать в голове каждый сценарий, при котором что-то может пойти не так.
А что, если кто-то сфотографирует нас на улице и выложит фотографию в интернет, как это сделали со мной и Клайвом?
А что, если Винсент сам столкнется с Клайвом, и регбист нас разоблачит? Я не разговаривала с ним с тех пор, как сказала ему, что у нас ничего не получится после нашего двойного свидания, но я знала, что они с Ашером не ладят.
А что, если Винсент узнает о частной балетной студии или о нашей поездке в Японию? Мне удалось сохранить поездку в Азию в тайне от брата, потому что она была такой короткой, и я списывала свои запоздалые ответы на его сообщения на свой плотный график. Но хватило всего лишь одной оплошности или случайной фотографии в интернете, чтобы раскрыть наше прикрытие.
Часть меня хотела, чтобы мы с Ашером были честны с самого начала, но было слишком поздно. Мы застряли в паутине собственного дизайна.
Мои тревоги и разрозненные мысли путались в моей голове. Я была настолько рассеяна, что пропустила два счета и споткнулась, когда попыталась исправиться.
— Чёрт! — проклятие вырвалось на ложе разочарования.
Я остановилась, положила предплечья на станок и положила на них голову, пытаясь сориентироваться.
По понятным причинам я не могла прибавить к тренировкам Ашера и Винсента свои дополнительные занятия, поэтому с момента возвращения брата я репетировала одна. Ашер в любом случае предлагал использовать свою личную студию по вечерам, но я была слишком параноидальна, чтобы пробраться к нему домой.
Я так хорошо справлялась летом. Однако без Ашера я делала больше ошибок. Теряла концентрацию. Задавала себе вопросы.
Заметное изменение качества моих репетиций добавило еще больше беспокойства.
А что, если он был секретным ингредиентом? Смогу ли я выступать перед толпой без него рядом, подбадривающего меня?
У меня свело живот.
Нет. Как бы я ни люб... мне нравился Ашер, я отказывалась
Мне было все равно, что я репетирую как дублерша и что у меня, вероятно, никогда не будет шанса выступить на сцене. Я собиралась сама отточить этот чертов танец.
Я стиснула зубы, борясь с медленно надвигающейся усталостью, и заставила себя снова встать. У меня оставалось десять минут до конца последнего акта балета. Я могла его закончить.
Мое тело может ненавидеть меня за это позже, но я бы ненавидела себя больше, если бы сдалась сейчас. Физическую боль легче унять, чем эмоциональную, особенно если она была нанесена мне самой.
Мой старый терапевт и врачи говорили, что моя решимость дойти до предела была токсичной и нездоровой. Они были правы; так оно и было, поэтому я не отстаивала свой выбор перед другими. Я бы не хотела, чтобы кто-то другой игнорировал предупреждающие сигналы своего тела так, как я это делала со своим.
Но это были они, а это была я. Я была запрограммирована на соревнование, в том числе и на соревнование с самой собой.
Мне нужно было победить, поэтому я поднажала.
И это сработало.
Я начала с того места, где споткнулась, и дошла до конца, не испортив хореографию.
Я удерживала финальную позицию в течение двух ударов, прежде чем мои ноги отказали, и я наполовину провалилась, наполовину рухнула на пол. Желчь поднялась к моему горлу; либо меня вырвет, либо я собиралась потерять сознание, либо и то, и другое.
Мои мышцы дрожали, когда я пыталась дышать сквозь раскаленное добела пламя боли. Оно охватило мое тело, обжигая мои руки, плечи и ноги и проникая так глубоко в мои кости, что каждый сустав болел. Мигрень стучала за моим виском, и комната, казалось, наклонилась, пока я пыталась сориентироваться.
Слезы навернулись мне на глаза.
У меня давно не было такого ужасного приступа. Я знала, что это вероятный исход, учитывая, как сильно я напрягала себя в последние несколько недель, но я не ожидала, что так внезапно и жестоко свалюсь.
Мой экстренный пакет обезболивающих таблеток манил меня из сумки. Они были просто вне досягаемости руки.
Я подтянула ноги к груди и положила голову на колени. Это помогло от головокружения, но не от боли.
Каждая мышца кричала, но... но.
Я закончила хореографию. И со второго раза у меня получилось.
Вдох, выдох.
Раз, два, три, четыре...
К тому времени, как я досчитала до ста, мои слезы высохли. Когда я досчитала до двухсот, острая как игла боль превратилась в постоянную боль.
Слава богу, у меня не было занятий до конца дня. Я не хотела, чтобы мои ученики зашли и увидели меня, свернувшуюся на полу и плачущую.
Я специально запланировала репетиции на конец дня, когда я должна была работать над планами уроков, но я могла сделать это и дома.
В конце концов, боль и тошнота утихли настолько, что я смогла поднять голову. Мир вернулся по кусочкам, начиная с прерывистого гудения моего телефона.
Я проверила и увидела два новых сообщения от Карины, оба отправлены десять минут назад.