Наперегонки со смертью
Шрифт:
– В смысле? – Олежка ничего не понимал.
– Братья превращали бомжей в натуральных рабов. Мы и нужны были для их охраны, чтоб не разбежались. Выгодное дело так рабочих нанимать – никто не спохватится, не начнет их искать. Работали "зэки" от зари до зари, вкалывали – дай Боже.
Чуть с поля вернутся, покормят их – и снова в барак, под замок. Если что не так – в зубы, а то и вообще братья демонстративный расстрел устроят, чтоб другим неповадно было.
– Ты серьезно?
– Вполне. Концлагерь там был настоящий – вся территория "колючкой" обнесена, вышка сторожевая в углу – все, словом,
– Давай, конечно.
Они снова выпили, и Банда продолжил свой страшный рассказ.
– Я там охранником был. Мне сразу же выдали камуфляж, "калашник"...
– Ого! – Востряков от удивления даже присвистнул.
– Да, Олег, у них там все очень серьезно было.
– А как же власти? Милиция?
– Ты что, забыл? Какая там милиция?.. А, черт, я сам забыл – ты же сразу из Афгана в госпиталь попал, порядков местных не видел... Нет там советской власти. Там есть власть клановая, семейная.
Есть власть денег. Есть власть силы. Есть, правда, слабее немного, власть традиций, старейшин. Но и то только в кишлаках.
Банда снова закурил, и по прыгавшему в темноте огоньку сигареты Востряков понял, как волнуется, переживая все это заново, его друг.
– Короче, стал я охранником. Водил бомжей в горы, охранял по ночам территорию... Там, в горах, у братьев целые плантации анаши и конопли были.
Ты думаешь, московская наркота на чьем зелье сидит? Афганского, пакистанского или китайского – мизер. В основном свое, из Средней Азии.
– Да... Ты, брат, такие страсти рассказываешь – никогда б не подумал.
– Страсти, Олежка, потом начались. От страстей тех я здесь и оказался со всеми этими "пушками"... Давай еще выпьем, а то она, проклятая, – Банда кивнул на водку, – что-то на меня сегодня совсем не действует.
Они выпили, и Банда, не закусывая и снова закуривая, продолжал:
– Ты, например, знаешь, что такое русская рулетка?
– Ну слышал вроде.
– А про русскую рулетку в таджикском исполнении ничего не слыхал еще?..
Охранники лагеря почти все были таджиками. В основном двоюродными и троюродными братьями и прочими родственниками Махмуда и Ахмета.
Профессионалами их назвать нельзя было даже с натяжкой – ни стрелять толком не умели, ни драться. Только злые все были, как шакалы, и жестокие – над "зэками" издевались почем зря, били их смертным боем.
По вечерам из столовки охранников вечно доносились крики и жуткий смех таджиков, что-то там бесконечно праздновавших. Но по четвергам, в тот день, когда у "зэков" была плановая помывка в бане, в столовой творилось что-то уж совсем невообразимое. И слышались выстрелы. Всегда ровно два. Ни больше, ни меньше. И два трупа "зэков" на утро сбрасывалось в пропасть...
– Был там, Олежка, у меня дружок... Ну не дружок, допустим, а так, самый близкий знакомый – Женька Хлыст. Откуда-то из-под Перми. Нормальный был парень, спокойный. В охранники к братьям случайно, как и я, попал – его Ахмет во время одной из поездок на вокзале в Москве выловил, когда тот, дембельнувшись, в родную деревню возвращался. Знаешь, после армии-то, когда на этой гражданке ничего
– Мы с ним и сошлись-то, наверное, из-за того, что оба были там людьми случайными. Я же, поверь, за целый год ни одного "зэка" не застрелил.
Хотя и были у меня попытки побега. Догонял, бил, назад, в "стадо", загонял – это, Олежка, было. Но убивать – ни разу, клянусь!
– Да я верю, Саша, верю! Что, я тебя не знаю, что ли? – поспешил Востряков его успокоить.
– Ну... Хлыст тоже никогда никого не убивал.
Молодец был пацан, поэтому нам, наверное, таджики и не доверяли никогда полностью, все чего-то опасались. Мы же в крови не были запачканы. Там у нас здание одно было, таджики его баней называли. По четвергам туда "зэков" загоняли. Они даже на работы не ходили в этот день. Да и какая работа – из бани той бомжи выбирались какие-то обессиленные, вялые... Я целый год, Олежка, даже и не догадывался, что в той бане делалось! Нас с Хлыстом к ней и близко не подпускали, а "зэки" разве скажут – мы, охранники, для них же лютыми врагами были. Они со своей стороны нас за людей тоже никогда не считали... Эх, знать бы про все чуть раньше!
– Сашка, да ты спокойнее, спокойнее. Ведь все уже прошло, не нервничай ты так, – пытался хоть как-то успокоить своего бывшего командира Востряков. – Так что ты там про русскую рулетку в таджикском исполнении рассказывать начинал?
– А... Короче, однажды Хлыст уговорил меня – пошли, мол, посмотрим, что там чурбаны вытворяют...
В столовой оказалось полно таджиков – все свободные от смены чурки собрались здесь. Был даже Ахмет. Он сидел посреди помещения за столом, к которому перпендикулярно был придвинут второй стол. На нем располагались два стакана, бутылка водки, хлеб и кусок вареной баранины. Перед хозяином лежали два револьвера и коробка патронов.
– О, даже наши русские друзья сегодня пришли! – радостно поприветствовал их Ахмет. – Заходите, не стесняйтесь, гостями будете. Может, и сами в нашу игру поиграете, если захотите, конечно...
Таджики дружно заржали, и Сашка с Хлыстом удивленно переглянулись, чувствуя какой-то подвох.
Тем временем Ахмет начал принимать ставки.
Кто больше клал на стол перед ним долларов, тот и получал право принять участие в игре. Точнее, в лотерее, ставкой в которой оказывалась жизнь, как узнали ребята чуть позже.
– Может, все-таки наши новички желают сыграть? – снова с подколкой спросил Ахмет, но парни, ничего не понимая, лишь отрицательно замотали головами.
Наконец ставки, дойдя до суммы в триста долларов, были сделаны, и в помещение столовой втолкнули двух "зэков" – самых доходяжных, еле-еле переставляющих ноги после сегодняшней баньки.
Их усадили за стол, налили каждому по стакану водки и придвинули хлеб и мясо.
– Перекусите... перед сном, – слова Ахмета почему-то снова вызвали дружный смех таджиков. – Помните фильм "Судьба человека"? Там после первой не закусывали, а мы вам такую возможность даем. Ешьте, пейте... Времени у вас хотя и немного осталось, но пока еще есть, ха-ха!