Наперекор судьбе
Шрифт:
– Сомневаюсь, чтобы Селия согласилась с твоей оценкой, – засмеялся Себастьян.
– Нет, она не согласится. Я это знаю. Но вас бы удивило, что высшие слои Америки волнуют те же самые вещи: традиции, уровень заключаемых браков. А как они стремятся соответствовать высшим стандартам! Американцы могли бы стать нашими союзниками, но Рузвельт у них сейчас непопулярен. Очень боюсь, что большинство американцев не настроены ввязываться в далекую от них войну.
– Добавь сюда еще этого скользкого типа Джо Кеннеди, поклонника нацизма. По-моему, и послом в Англии он стал в результате каких-то темных делишек. Нам об этом никогда не расскажут. Но это весьма красноречиво характеризует американцев…
– Можете не извиняться, – засмеялась она. – Теперь я на такие слова почти не реагирую. Возможно, скоро вовсе перестану реагировать.
– Неужели? – спросил Себастьян, пристально глядя на нее.
– Я… начинаю переставать. И уже сделала несколько шагов.
– Что ж, хорошо. А теперь я хочу спросить у тебя совета. Я думаю, что вполне мог бы отправить Изабеллу в Эшингем. Она могла бы учиться в тамошней школе. Леди Бекенхем тоже так считает. А директор школы с ней не спорит, понимая, кто распоряжается в Эшингеме. Не завидую бедняге. Там бы она была в безопасности. А здесь… Я волнуюсь за нее. Скоро могут начаться бомбардировки. А для школы с полным пансионом она еще слишком мала. Как ты считаешь?
– Я считаю, Эшингем – лучшее решение, – ничуть не лукавя, сказала Барти. – Просто замечательное.
– А она там чему-нибудь научится?
– Конечно. Школа хоть и небольшая, но очень хорошая. Мне так говорили. – Барти вздохнула. – Я помню, как жила в Эшингеме во время той войны. Я впервые чувствовала себя счастливой.
– Что ж, тогда отправлю ее туда. Я начинаю все больше волноваться за ее безопасность.
– Хорошо вас понимаю, Себастьян. Мы вот тоже волнуемся за Адель. Дозвониться в Париж практически невозможно. От нее никаких известий. Я только надеюсь и молюсь, что с ней все в порядке.
– Конечно, с ней все в порядке. Она везучая.
– Но ведь немцы почти у самых ворот Парижа.
– Да, Барти. Но с нею все будет в порядке. Близняшки необычайно живучие. Обе. Это у них от матери. Их хоть против гитлеровской армии посылай.
Адель резко проснулась. Ей в бок упиралось что-то острое: не то кинжал, не то нож. Она села, откинув подушечку, на которой спала, скрючившись на полу машины. Кто же сумел проникнуть внутрь? И как? Она ведь тщательно заперла двери, а в окнах оставила лишь крошечные щелочки, чтобы шел воздух. Конечно, это тоже было опасно. Адель боялась, что немцы или, вероятнее всего, менее удачливые, но более агрессивные французы попытаются открыть или сломать окно. Но с закрытыми окнами они бы задохнулись.
Но откуда меч?.. Через несколько мгновений Адель поняла всю нелепость своих страхов. Это был, слава богу, не меч, а ее тело, взбунтовавшееся против сна в скрюченной позе. Всего-навсего судороги. Они постепенно слабели, но она все равно чувствовала себя разбитой. Ее тошнило от духоты. И очень хотелось пить…
Адель повернулась, посмотрела на детей. Они по-прежнему спали. Даже не шевельнулись ни разу, но угомонились поздно, около полуночи. Сколько времени сейчас, она не знала. Должно быть, еще совсем рано. Только-только рассвело. Самое ужасное, она забыла завести свои часы, и те остановились. Это действительно ужасно – не знать, который час. Адель где-то слышала, что так пленным ломали волю: у них отбирали часы, и они теряли представление о времени. А когда находишься в камере без окон, время перестает делиться на день и ночь. Нужно как можно скорее узнать время и больше не забывать каждый вечер заводить часы. Вот когда она доберется домой…
Когда она доберется домой… Эту фразу Адель твердила себе постоянно. Не «если», а «когда». Жизнь со всей жестокой наглядностью уже показала ей разницу между этими понятиями.
Их путешествие началось на редкость
Ее дети как завороженные смотрели в окна машины. Людские страдания им были пока непонятны, но странное поведение взрослых очень удивляло. Особенно Нони.
– Этот человек плохой, – сказала Нони, указывая на крупного мужчину, который энергично работал локтями, проталкиваясь сквозь живой барьер. – Зачем он так делает? – спросила Нони, видя, как он бесцеремонно и довольно жестоко отпихнул двух старух.
– Он хочет сесть в поезд, – лаконично ответила Адель.
– Так надо встать в очередь. Глупый дядя. Хорошо, что мы едем на машине.
Вскоре Адель вспомнила слова гаражного механика. Теперь их машина еле ползла в веренице других машин, двигавшихся из Парижа на юг. Адель ехала на первой передаче. Скорость была настолько мала, что стрелка спидометра даже не вздрагивала. В окна машины светило жаркое вечернее солнце. Сначала Лукас, а потом и Нони начали капризничать и хныкать. Они жаловались на жару, просили пить и хотели вылезти наружу.
– Я сейчас не могу остановиться, – сказала Адель, стараясь говорить спокойным, уверенным тоном.
– Почему не можешь?
– Если мы остановимся, другие машины нас обгонят и…
– Ну и что? Они так медленно едут. Мы их потом догоним… Ой, смотри: старый дедушка везет тетю на тележке. Как маленькую. Куда они едут?
– Навестить друзей, – ответила Адель. – И мы тоже.
Зрелище беженцев было удручающим. Самые счастливые ехали на машинах. Другие довольствовались велосипедами, мотоциклами и телегами, запряженными лошадьми. Кто-то катил тачки, куда были сложены чемоданы или где сидели дети. Но очень и очень многие шли пешком. Женщины несли на руках малышей. Дети постарше шли сами, плача и требуя, чтобы их тоже взяли на руки. Мужчины несли чемоданы, куда в спешке сложили лишь самое необходимое и то, что никак не могли оставить. Вид у всех был испуганный или отрешенный. На лицах читалась безнадежность. Живая цепь человеческих страданий, растянувшаяся на многие километры.
Масштабы бегства из Парижа впечатляли и ужасали. Правильнее было назвать это исходом. Адель ожидала увидеть вереницу машин, автобусов, грузовиков, но не эту испуганную и отчаявшуюся вереницу пешеходов. Должно быть, на самом деле все было гораздо хуже и опаснее, чем она думала. Но тогда почему парижан изо дня в день кормили успокоительной ложью? Наверное, не всех. Что, если Люк знал и скрывал от нее? Нет, он тоже не знал. Все они оказались жертвами некоего заговора властей, жертвами глупого и трусливого обмана. Откуда было ей знать, что в эту минуту члены французского правительства тоже покидали Париж, усаживаясь в большие комфортабельные автомобили?..