Наполеон Бонапарт
Шрифт:
Но если старший брат требовал от Наполеона «мира любой ценой», то это же требование предъявлял Александру его младший брат Константин. Явившись к императору в ставку Шавли (Шяуляй), он доказывал, что мир надо заключить без промедления, не откладывая ни на день, ни на час. Беннигсен после Фридланда прислал царю донесение, совсем не похожее на его победную реляцию после Эйлау. Он также настаивал на немедленном перемирии:.
Ради чего, ради кого погибали русские солдаты? Pour le roi de Prusse? «Ради прусского короля?» Но можно ли дольше приносить эти тяжелые и бесполезные жертвы? А что будет, когда армия Наполеона перейдет через Неман и война будет перенесена на русскую землю?
Беседа
883
Архив кн. Воронцова, т. 8, стр. 297.
Александр послал в штаб к Наполеону князя Лобанова-Ростовского; он должен договориться о перемирии, а если можно, то и о подготовке мира. Александр тогда еще ие знал, что Наполеон стремится к тому же: мир стал и для него необходимостью.
В возможных переговорах с французской стороной было выдвинуто лишь одно предварительное условие: Россия ее согласится ни на какие территориальные уступки. Но опасения Александра были напрасны. Лобанов-Ростовский в штабе противника был встречен вежливо, радушно, почта дружески. Ни о каких территориальных притязаниях и речи быть не могло. Франция стремилась не к территориальным приращениям за счет России, не к материальным выгодам, не к унижению своего противника. Совсем наоборот, Франция искала дружбы с Россией. Она готова тотчас же прекратить эту ненужную, тягостную для обеих сторон войну и вступить на путь переговоров, поисков рыцарского соглашения со своим храбрым и мужественным противником.
Таков был смысл бесед, которые вел с Лобановым-Ростовским в главной ставке французской армии маршал Бертье, а затем сам император. Одновременно те же идеи развивали Мюрат в беседах с великим князем Константином и Дюрок, направленный Наполеоном в русскую ставку [884] , в переговорах с Беннигсеном. Обе армии стояли одна против другой, разделенные широким течением Немана; издали они могли казаться грозными противниками, готовыми вот-вот ринуться в бой, но обе эти армии — и их солдаты, и командиры, и главнокомандующие — не были в состоянии больше воевать, им нужен был мир.
884
«Русская старина», 1899, т. 98, стр. 592–595; ВПР, т. Ш, стр. 614–615, 752; /. Thiry. Eylau — Friedland — Tilsit. Paris, 1964, p. 200–212.
Прошло всего десять дней с момента памятного сражения при Фридланде, и на середине реки, разделявшей две армии, саперы стали сооружать огромный устойчивый плот с нарядной палаткой посредине. 25 июня в 11 часов утра — солнце стояло уже высоко — от противоположных берегов на глазах обеих армий отчалили две лодки. Они сошлись у плота. Наполеон вышел первым и пошел встречать Александра.
«Из-за чего мы воюем?» — обратился он к Александру. То
Когда они вышли под руку, они были союзниками и друзьями. То не были шаблонные, лишенные реального содержания слова. Они были полновесны; не часто чувства союзнической связи ощущались так полно и искренне.
Как могло свершиться это почти чудодейственное, мгновенное превращение врагов в друзей?
Александр, как и все Романовы, был charmeur, он умел очаровывать, умел нравиться; все свидетельства современников сходятся на этом. Великий актер, Бонапарт в совершенстве владел тончайшим искусством обольщения; он хотел завоевать Александра и инстинктивно находил нужные слова, интонации, жесты, чтобы привлечь к себе своего собеседника. Обоим это полностью удалось.
Но было бы неправильным видеть в этом первом свидании врагов, ставших друзьями, игру. Остались реальные памятники эпохи, в том числе заслуживающие доверия: письма Наполеона к жене Жозефине и Александра к своей матери; искренность их не приходится брать под сомнение. Наполеон был в самом деле очарован Александром — он находил его красивым, добрым, умным, «гораздо умнее, чем обычно считают». Александр был более сдержан; он больше говорил о выгодах и преимуществах; но его сдержанность нетрудно понять: ему надо было еще приучить мать, своих близких, армию, всю страну к мысли, что Бонапартий, «враг человеческого рода», за два часа превратился в императора Наполеона — друга и союзника.
Но как ни существенны различия этих писем, в них есть и нечто общее — это пронизывающее письма обоих, и Александра и Наполеона, чувство облегчения, может быть даже счастья. В самом деле, то, что сделало встречу на плоту на Немане искренне радостной, что заставляло обоих неподдельно улыбаться, было прежде всего ощущение неожиданно легкого и счастливого избавления от смертельной опасности. Они сбросили на неманском плоту давивший их плечи тяжелый груз. Каждый из них ощущал приближение катастрофы. Русская армия летом 1807 года не могла больше обороняться. Французская армия была не в состоянии наступать. Каждая из этих констанций влекла за собой неисчислимые последствия. И вдруг Тильзит, крепкое рукопожатие, оживленная, дружеская беседа, поражавшая тем, как быстро они понимали друг друга, как совпадали их взгляды, — и все душившие заботы, давивший гнет неизвестного, ужасы войны — все через два часа осталось позади.
Это было как во сне — почти неправдоподобное осуществление всех мечтаний. «Единственной союзницей Франции может быть только Россия». Бонапарт говорил это в 1800 году. Он стремился к этому все годы. Уитворт, убийство Павла, английские козни, труп герцога Энгиенского в Венсеннском рву, Аустерлиц, Эйлау, Фридланд — сколько препятствий на пути, и все это теперь в прошлом.
Наполеон чувствовал свою власть упроченной; она стала могущественнее, чем когда-либо. Казалось, он достиг всего, чего ему недоставало. Он выразил это простыми словами: «В согласии с Россией нам нечего бояться».
Когда на острове Святой Елены Наполеона спросили, какое время своей жизни он считает самым счастливым, он ответил — Тильзит. И этому можно было поверить.
День 25 июня 1807 года — с него начинался Тильзит — не мог быть забыт. Непривычное ему северное лето было в разгаре. Был июнь, время дней без начала и без конца. Короткая воробьиная ночь отделяла вечерний свет от утреннего. Огромные, уходящие в небо, никогда не виданные им ранее сосны сторожили неторопливое течение широкой реки. Медленно поднимавшееся в высоком небе солнце к полудню достигало зенита.