Наполеон Бонапарт
Шрифт:
В ходе событий 1813–1814 годов Европа была освобождена от чужеземного французского гнета. В историческом развитии общества это было шагом вперед. Но когда союзные армии вошли в пределы Франции, встала новая дилемма: в каком направлении пойдет отныне общественное развитие?
Диалектика исторического развития снова меняла содержание войны. Если в 1812, 1813, даже в начале 1814 года война против наполеоновского господства была исторически прогрессивной — она освобождала народы Европы от чужеземного гнета, то с момента, когда союзные армии двинулись на Париж, преследуя свои отнюдь не освободительные цели, война еще раз изменила свое содержание — она стала реакционной, несправедливой со стороны союзников.
Выше было рассказано, как в октябре 1812 года генерал Мале, предпринявший смелую попытку свергнуть наполеоновскую власть, противопоставил империи республику. Когда могущество наполеоновской империи было сломлено объединенными действиями народа и войск европейских монархий, встала
В критические часы французской истории народ был отстранен от участия в решении судеб страны. Будущность Франции определяли не европейские народы и не французский народ, а вступившие как победители в столицу французского государства главы союзных армий. Русский самодержец, австрийский император, прусский король, торийская Англия, давний враг Франции, — вот кто решал судьбу побежденной страны.
Когда Талейран осторожно первый раз рискнул намекнуть Александру I на возможность восстановления власти Бурбонов, он встретил отрицательное отношение царя. К Бурбонам, к французским эмигрантам за двадцать минувших лет пригляделись. В несчастье они не сумели сохранить ни благородства, ни достоинства; симпатии к ним были поколеблены, и Александр склонялся первоначально в пользу Евгения Богарне, пасынка Наполеона, либо Бернадота, либо в пользу кого-либо другого из членов династии Бонапартов, либо из любой другой династии, но не из дома Бурбонов [1205] .
1205
Cm. JI. А. Зак. Монархи против народов. М., 1967; J. Delebecq. La premiere Restauration et les «Fourgons de l'etranger». Paris, 1814.
Австрийское правительство, император Франц II особенности Меттерних не возражали против установления регентства Марии-Луизы. Меттерних надеялся через посредство дочери австрийского императора укрепить австрийское влияние в Париже. Но именно по этим же мотивам против этого плана возражали Англия и Россия. Талейрану повезло; в эти решающие часы у него не оказалось соперников: самый опасный и изобретательный — Фуше был вне Парижа, остальные выжидали. Умело используя разногласия и отсутствие определенных мнений у победителей, Талейран шаг за шагом, обманывая своих собеседников, сумел внушить мысль о неизбежности возвращения Бурбонов. Тогда-то этот человек, которого не без оснований считали гением беспринципности, выдвинул идею, что нужно защищать прежде всего принцип. «Людовик XVIII — это принцип», — утверждал Талейран, принцип легитимности, законности власти. Нет надобности разъяснять — это самоочевидно, что лично Талейрана принцип легитимизма интересовал так же мало, как и судьба Бурбонов. Но он столько раз предавал и продавал Наполеона, он так страшился возмездия этого сильного человека, что ему необходимо было сделать невозможным его возвращение когда-либо к власти. Бурбоны и принцип легитимизма в наибольшей мере соответствовали этой цели. И верно, принцип легитимизма пришелся по вкусу и Александру I, и прусскому королю, и австрийскому императору. То был принцип, способный объединить все монархии, стремившиеся подавить народные движения, пробуждавшиеся в Европе [1206] .
1206
G. Lacour-Gayet. Talleyrand, t. II, p. 376–429.
Талейран был не прочь создавать еще более надежные гарантии. Хотя он и защитил себя от мести бывшего императора могущественной коалицией европейских держав, он все же чувствовал себя неспокойно; он не мог отделаться от непреодолимого страха перед повергнутым, но сохранившим жизненные силы противником. В его разговорах в апреле 1814 года все чаще стала прорываться фраза: «Если бы император был мертв, то…» В самом деле, насколько спалось бы лучше, если бы император был мертв. По-видимому, Талейран был склонен в ту пору перейти от мечтаний к практике. Некий граф де Мобрей, прожигатель жизни и головорез, с бандой таких же, как он сам, разбойников должен был направиться в Фонтенбло: ему поручалось выполнить то, что не удалось в свое время Кадудалю. Поклонники Талейрана и он сам утверждали позднее, что нет документов, подтверждающих причастность князя Беневентского к этому покушению. Но в делах такого сорта документы вообще не сохраняются; все же остальное заставляет думать, что Мобрей был орудием в руках Талейрана. На процессе Мобрея 1814 года он прямо утверждал, что предложения убить Наполеона были сделаны ему в особняке Талейрана на улице Сен-Флорентан; владелец особняка находился в соседней комнате, и предложения шли от его имени. От покушения в Фонтенбло по многим причинам пришлось отказаться. Но когда Наполеон был отправлен на Эльбу, Мобрей со своими бандитами был послан вдогонку. Он должен
1207
Fr. Masson. L'affaire Maubreil. Paris, 1907; G. Lacour-Gayet. Talleyrand, t. II, p. 402–406; E. Dard. Op. cit., p. 357–358, и в многочисленных мемуарах эпохи (Паскье, Лавалетта и других).
Когда задачи борьбы против Наполеона были решены, перед главами европейских правительств встали новые заботы: как ввести в русло разбушевавшуюся народную стихию, как избежать опасных последствий пробуждения народных масс в освободительной борьбе. Принцип легитимизма с этой точки зрения пришелся ко времени. Он отвечал именно этой задаче — обузданию либеральных, демократических, национально-освободительных сил.
Спекулируя на принципе легитимизма, используя противоречия в лагере союзников, не имевших ясного плана и программы, фальсифицируя общественное мнение, ибо Сенат не выражал ни в малейшей степени мнения народа, Талейран как глава временного правительства сумел добиться решения союзных держав о восстановлении во Франции династии Бурбонов.
Было заключено соглашение между союзниками и отрекшимся от престола императором — так называемый договор Фонтенбло. Наполеону был передан в постоянное владение маленький остров Эльба в Средиземном море. За ним сохранялось звание императора. Ему и его семье был установлен довольно высокий цивильный лист. 28 апреля Наполеон отправился на остров Эльба. 3 мая в Париж въехал новый король Людовик XVIII Бурбон, окруженный многочисленной свитой вернувшихся после двадцатилетнего изгнания эмигрантов.
***
Последние французские короли династии Бурбонов, как это показывает история царствования Людовика XIV, Людовика XV и в особенности Людовика XVI, являли картину упадка и вырождения. От короля к королю династия вырождалась, шла по нисходящей линии. Людовик XVIII, вернувшийся в обозе союзных армий во Францию, не опроверг этой закономерности. Брат казненного короля, двадцать лет скитавшийся по всем уголкам Европы, живший на содержании то у русского императора, то у прусского короля, то у английского правительства, состарившийся в бесплодных ожиданиях возвращения на «законный» трон, неожиданно, когда уже, казалось, все надежды были исчерпаны, вернулся во дворец своих предков. Тучный, одутловатый шестидесятилетний подагрик, в лучшие дни не умевший сесть на коня, вялый и ко всему равнодушный, этот монарх «божьей милостью», усаженный на трон с помощью иностранных штыков, был менее всего способен завоевать симпатии нации.
Его брат граф д'Артуа, будущий король Карл X, взбалмошный и своенравный мракобес, главарь партии крайних роялистов — фанатичных врагов революции, головорезов и убийц, «дикий барин» — невежественный и высокомерный, грубиян и задира, солдафон, не знающий ремесло солдата, узкий и озлобленный ум, обуреваемый жаждой мести, с первых дней реставрации приобрел огромное влияние при дворе.
Под стать ему была и герцогиня Ангулемская, дочь казненного Людовика XVI. Стараниями роялистской пропаганды она была превращена почти в святую, в «ангела доброты». Тибодо хорошо о ней сказал: «Ангел явился — сухая, надменная, с хриплым и угрожающим голосом, с изъязвленной душой, с ожесточившимся сердцем, с горящими глазами, с факелом раздора в одной руке и мечом отмщения в другой» [1208] . То был скорее демон, чем ангел. Вместе с ними вернулась и немногочисленная, но крайне озлобленная свора эмигрантов-ультра. То были люди, проведшие двадцать пять лет за пределами своей родины, запятнанные бесчисленными преступлениями против нее, никогда не знавшие свой народ, а теперь полностью отвыкшие от него, питавшиеся какими-то устарелыми воспоминаниями, представлениями давно минувшей эпохи, страшные и смешные привидения, вернувшиеся из потустороннего мира. По ставшему классическим определению, за двадцать пять лет революции и войн Бурбоны ничему не научились и ничего не забыли из прошлого. Они вернулись в Париж 1814 года так, как если бы это была столица Французского королевства 1784 года.
1208
А. С. Thibaudeau. Memoires, p. 408.
Король Людовик XVIII пытался повернуть стрелку часов назад. Если бы это зависело только от него и его ближайших помощников, вероятно, во Франции установился бы режим, близкий к монархии Людовика XVI. Но царь Александр, да и другие союзники не хотели повторения истории сначала. Первое свидание Александра с Людовиком XVIII оставило у царя крайне неблагоприятное впечатление; он был готов раскаиваться в свершенном, то уже было поздно что-либо менять. Королю было дано ясно понять, что надо признать важнейшие изменения, происшедшие за годы революции.