Наполеоновские войны
Шрифт:
Что же касается российского общества в целом, то многие не восприняли результат Бородинской битвы как победу. В одном из писем Винценгероде есть такие строки: «Чтобы ни говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение было проиграно. Армия, а особливо левый фланг, понесли чрезвычайную потерю». Да, если исходить из последствий сражения, а именно отхода русской армии и оставления Москвы, то с военной, тактической точки зрения победа была за Наполеоном. Но сам он высказывался о результатах битвы довольно половинчато: «Самое страшное из всех моих сражений – это то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские оказались достойными быть непобедимыми». Красиво сказано, но туманно. Или еще одно его признание: «…в битве под Москвою выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех».
Да, не такой победы хотел великий полководец! По словам А. Манфреда, «генеральное
Тем не менее так же, как и Кутузов, Бонапарт объявил о своей победе. Правда, и во Франции, и в Европе многие быстро поняли, что эта «победа» явилась для «великой армии» началом катастрофы. Однако в Париже на Триумфальной арке до сих пор можно разглядеть венок в честь победы Наполеона в битве при Москве…
Французский император, несмотря на большие потери, готов был продолжать сражение. Великий полководец располагал 20-тысячной гвардией, а под Смоленском у него находились боеспособные резервы. При количественном превосходстве французских войск он мог считать исход похода предопределенным. Если бы не одно «но» – русские разбиты не были, а у Кутузова осталась хоть и обескровленная, но готовая сражаться до конца армия. В случае новой битвы, подобной той, что произошла 7 сентября, она велась бы до полного истребления одного из противников. Поэтому, трезво оценив свои потери, Кутузов принял твердое решение отступить, чтобы сохранить хотя бы вторую половину армии. Свое решение он объяснил так: «Когда дело идет не о славе выигранных только баталий, но вся цель, будучи устремлена на истребление французской армии, – я взял намерение отступить».
История, как известно, не признает сослагательного наклонения. И все-таки зададимся вопросом, что было бы, если бы сражение продолжилось на следующий день? Исчерпывающий ответ на это дает известный немецкий полководец Карл фон Клаузевиц, который, взвесив шансы обеих сторон, пришел к таким выводам: «Превосходство сил французов, заметное и до сражения, еще возросло в результате сражения, так как потери русских были, безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в ущерб русским; нельзя было ожидать лучшего результата при возобновлении боя; позиция русских совершенно сдвинулась, и ставила под угрозу путь отступления. Следующим этапом неуспеха явилось бы полное поражение. Сейчас армия еще находилась в порядке и могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов решил отступить ночью, что, бесспорно, явилось единственным разумным выходом».
Итак, Кутузов отступил. Французская кавалерия шла за ним по пятам, и Наполеон ежеминутно ждал, что русские дадут ему бой под самыми стенами Москвы. Но и на этот раз его ожидания не оправдались…
Воздушный «сюрприз» для Наполеона
Но прежде чем говорить о дальнейших действиях русской армии, стоит упомянуть об одном загадочном и удивительном событии, непосредственно связанном с Отечественной войной 1812 года в целом и с Бородинским сражением в частности.
Начало этой истории было положено еще до вторжения Наполеона в Россию. В начале 1812 года к Наполеону пришел немецкий механик и изобретатель Франц Леппих и предложил ему построить управляемый аэростат. Этот воздушный аппарат «мог бы поднимать такое количество разрывных снарядов, что посредством их можно было бы истреблять целые неприятельские армии». У Наполеона, который негативно относился к техническим новшествам, еще свежи были в памяти неприятности с воздушным шаром, запущенным во время церемонии его коронации. Поэтому он просто… изгнал изобретателя из Франции. Леппих вынужден был вернуться в Германию. Там, в городе Тюбенгене, он начал строить свой новый воздушный
Именно с этого момента начинается полная приключений и загадок история пребывания Леппиха в России. Самое примечательное в ней – хитроумная политическая интрига, в которую оказались втянутыми практически все основные западноевропейские королевские дворы. Кроме правительств Франции, Англии, Австрии и немецких княжеств в ней активно участвовал и некий неназванный министр двора, почему-то считавший изобретение немецкого механика своей собственностью. Таким образом, сразу после завершения постройки «летучей машины» в Европе могла развернуться «жесткая конкурентная борьба» за право обладания ею. Тем временем Леппих, узнавший о приказе Наполеона, весной 1812 года через русского посланника при штутгартском дворе Д. М. Длопеуса предложил свои услуги России. Одновременно он попросил у русских и защиты от французского императора.
Получив секретное донесение от Алопеуса, Александр I воспринял факт преследования изобретателя Наполеоном как свидетельство создания им изобретения чрезвычайной важности. Он хорошо знал, что во Франции проводились эксперименты с воздушными шарами, а из письма Алопеуса мог сделать выводы о «технической сути изобретения». Сам Леппих сообщал русскому посланнику, что за 13 часов может долететь из Тюбингена в Лондон и что, по его расчетам, «наиудобнейшие к действованиям воздушные корабли могут вмещать в себе 40 человек и поднимать 12 ООО фунтов (около 5 тонн)». Далее посланник писал, что «в числе артиллерийских предметов, коими он хочет снабдить себя, ожидает он особливо большого действия от ящиков, наполненных порохом, которые, брошены будучи сверху, могут разрывом своим, упав на твердые тела, опрокинуть целые эскадроны». Идея была фантастической и произвела на Александра I огромное впечатление. Ведь, по большому счету, речь шла об обладании могущественным оружием, которое могло сокрушить Бонапарта.
Алопеус предложил царю хитроумный план, как тайно вывезти Леппиха с его рабочими в Россию и засекретить постройку воздушного шара. Посланнику была передана от Александра I личная благодарность за «ревность к его службе», а также бланки паспортов и деньги для проезда изобретателя и его команды. В Мюнхене князь Барятинский тайно вручил Леппиху российский паспорт на имя курляндского уроженца, доктора медицины Генриха Шмита. Вместе со своим помощником Вильгельмом Мейером тот проехал через баварские и австрийские владения в Радзивиллов. Уже 1 мая 1812 года в городе Луцке «путешественники» встретились с посланником Алопеуса – Шредером. Дальше начала действовать уже другая «легенда прикрытия». Фельдъегерский прапорщик Иордан вместе с заданием сопровождать Леппиха получил документы на имя курляндца Фейхнера. 14 мая он привез Московскому гражданскому губернатору Н. В. Обрезкову собственноручное письмо императора Александра I, в котором тому повелевалось, чтобы он «тайно в окрестностях столицы поместил Леппиха и снабдил средствами для производства его работ, не сообщая об этом главнокомандующему графу Гудовичу» (такова была степень секретности этого мероприятия). Есть сведения о том, что перед этим изобретатель был принят в Вильно самим императором. Между ними состоялась приватная беседа, в ходе которой после ознакомления с чертежами и подробных пояснений Леппиха царь и предложил тому срочно выехать в Москву, где и приступить к постройке «летучего корабля».
Н. В. Обрезков и вновь назначенный главнокомандующим в Москве генерал от инфантерии Ф. В. Растопчин в условиях строгой секретности подыскали место для строительства аэростата. Им стало имение князя Н. Г. Репнина в селе Воронцово, в шести верстах от Калужской заставы. В то время этой усадьбой владела княгиня А. Н. Волконская, и по названию церкви ее называли Троицкое.
«Шмита» и «Фейхнера» поместили в имении и выдали им восемь тысяч рублей на заготовку материалов и поиск мастеровых, которые должны были помогать в работе до того, как приедут заграничные рабочие. Секретность постройки аэростата соблюдалась неукоснительно: само «предприятие» называли «фабрикой для приготовления новоизобретенных зарядов для пушек». Когда изобретателю срочно потребовалось пять тысяч аршин особой тафты, то над ее изготовлением работала вся фабрика Кирьякова, а чтобы не возбуждать излишнего любопытства, его взяли в «компаньоны» Леппиха «по торговле пластырями». Растопчин добился открытия в отделении Московского банка открытого счета для немца. Это было связано с тем, что на материалы, серную кислоту и железные опилки для получения водорода требовалось более 100 тысяч рублей – сумма по тому времени просто фантастическая. Но с расходами не считались. А еще Растопчин организовал прохождение переписки по данному вопросу в обход Московского почт-директора Ф. П. Ключарева, которому военный губернатор не доверял. Кузнецов и слесарей побоялись нанимать в Москве и послали за ними в Петербург Иордана.