Наркодрянь
Шрифт:
Картрайт напрягся и подался вперед.
– Да! Какое-то устройство и еще порошок.
Похоже на "сухой" электролит.
– А что это за устройство?
– звенящим шепотом осведомился Картрайт.
– Это я могу сказать точно, если... если распилю статуэтку, - и Стейнер невозмутимо скрестил на груди руки.
– Ни в коем случае!
– ужаснулся Картрайт.
– Ни за что!
– Пожалуй, вы правы, - Стейнер задумчиво потер переносицу, - статуэтка потеряет ценность и... товарный вид, хотя я бы сделал все очень аккуратно.
– Нет!
– еще раз решительно воспротивился Картрайт и запричитал: - Я не ученый, мне это незачем. Тайны древних, знаете ли, священны для меня, но иероглифы, иероглифы?
– Клинопись, вы имеете в виду?
– Да! Да! Вы можете попытаться ее прочесть?
– Хм... можно попытаться.
– Стейнер скептически прищурился.
– Но для этого я должен хотя бы сфотографировать статуэтку в нескольких пропорциях.
– Только по частям. Не надо общих снимков.
– Как вам угодно, - сухо подчеркнул Стейнер.
Картрайт понял эту сухость по-своему и торопливо полез в карман за чековой книжкой.
Стейнер брезгливо принял чек и небрежно сунул его в ящик стола, даже не взглянув на выписанную сумму.
– Я очень на вас надеюсь, - поторопился замять неловкость Картрайт. Если потребуются дополнительные расходы, я...
– Да при чем здесь расходы?
– сердито оборвал его профессор.
– Мне самому интересно. Но результат очень сомнителен. Над клинописью бились и не такие головы. Да что там головы! Самый современный компьютер бессилен. Древние ведь оперировали не буквами и не словами, а абстрактными категориями. Да еще какими! Эх!
– Стейнер безнадежно махнул рукой. Забирайте-ка свое сокровище да катитесь спать. Впрочем, думаю, сегодня вам заснуть будет трудно.
Профессор Стейнер в неведении попал в точку - Картрайт забылся только к утру, после очередной дозы барбитуратов.
Он боролся с богиней еще неделю. Но статуэтка доконала Картрайта. И он снова предстал пред светлые очи гуру. Но куда девался его цветущий вид?! Похудевший и осунувшийся, с нездоровой синевой под глазами, с дрожащими руками, Картрайт был жалок. А глаза лихорадочно блестели, словно у умалишенного.
Он пал перед учителем ниц и уткнулся лбом в грязные кеды. Но закаленное сердце гуру не ведало жалости, и Картрайту пришлось возлежать довольно долго. Он лежал и благоговейно впитывал дух видавшей виды обувки гуру.
– Встань, - наконец сурово повелел учитель.
Картрайт не шелохнулся.
– Встань, - повторил гуру, но голос его смягчился.
Картрайт поднял мокрое от слез лицо и смиренно сложил на груди руки:
– Гуру! Я слаб! Это выше моих сил. Освободи!
– заскулил он.
Гуру молчал, задумчиво дрейфуя взором в пространстве. Тонкие лучики света пробивались сквозь грубую вязь шторы-циновки, и причудливые узоры увивали стены. В углу едко коптил и потрескивал светильник. Неясные тени плясали по лицу гуру.
Картрайт поскулил еще немного и притих. Гуру не торопился нарушать божественную
– Хорошо, - наконец произнес он, но лицо гуру осталось беспристрастным.
– Я предупреждал тебя, что ты пойдешь сам. Я спрашивал: готов ли ты?
Картрайт тихонько всхлипнул в ответ.
– Зачем ты пришел ко мне? Ты, жалкий червь, не вынесший и сотой доли испытания?
– Я больше не хочу, - неожиданно буднично отрезал Картрайт и шмыгнул носом.
Гуру, пораженный не столько ответом, сколько тоном ученика, ощерил черные зубы и издевательски прошелестел:
– Он не хочет..
Судя по всему, гуру смеялся.
– Да ведаешь ли ты, с какими силами затеял игру?
– Не ведаю. Но это не я затеял, - прошептал Картрайт.
– А чем это кончится, ты ведаешь?
– не обращая внимания на дерзость ученика, возвысил голос гуру.
– Я больше не хочу, и все, - тихо, но твердо повторил Картрайт и поднял на учителя глаза, полные искренней скорби.
– Кто дал тебе право, гуру, назначать ученикам испытания, через которые ты не прошел сам? А теперь я пришел к тебе за помощью, а ты отказываешь. Разве так завещал Единственный ?
Этот бунт в храме, казалось, озадачил учителя.
Теперь гуру неприкрыто изучал лицо непокорного ученика. Но в божественном его взгляде Картрайт подметил простые человеческие чувства: недоумение и... жалость.
– Хорошо, - подвел итог учитель, и лицо его привычно закаменело.
– Я помогу тебе, но...
Я больше не смогу быть твоим гуру.
– О, не покидай меня, учитель!
– возопил в отчаянии Картрайт.
– Нет. У тебя будет другой гуру. Только он может. Но...
– Гуру отвернулся от Картрайта, словно бы не в силах глядеть ему в глаза.
– Договаривай, учитель...
– Он "черный", - едва слышно произнес гуру, не поворачивая головы.
– Черный?
– Волосы встали дыбом на голове Картрайта, хотя он плохо понимал значение прилагательного "черный". Его больше напугал голос гуру.
– Да. Он уже перешагнул грань познания, - как всегда в таких случаях, подпустил тумана гуру.
– Для него почти нет невозможного. Он всесилен. Он достиг могущества бодхисатв [Бодхисатва - "живой бог" Существо, достигшее спасения, но принимающее участие в спасении других], но сам никогда не будет бодхисатвой потому, что он "черный". Его колесо замкнулось. Хочешь ли ты такого учителя?
Картрайт сжался, как загнанный заяц. Глаза его затравленно шарили по комнате, словно искали какой-то предмет. Губы гуру тронула едва заметная улыбка, но он быстро ее спрятал и грозно повторил:
– ГОТОВ ЛИ ТЫ?
– А он избавит меня от страха?
– Да.
– А я не сойду с пути спасения?
– Спасение только в твоих руках.
– Я... я готов, - Картрайт сглотнул слюну и стал тихим и покорным, как ребенок в набожной семье.
– А как мне найти нового гуру?
– робко поинтересовался он.