Наркомпуть Ф. Дзержинский
Шрифт:
— Ну и до чего же договорились? — спросил нарком.
— В Госплане состоялось совещание, на котором Ломоносов высказался против объявления международного конкурса на лучшую конструкцию тепловозов. После совещания он передал телефонограмму Ленину, в которой указывал, что конкурс, объявленный на полтора года, — это новая оттяжка. А по мнению Кржижановского, конкурс и предложение Ломоносова не исключают друг друга.
— А что думают наши специалисты?
— Они считают, что, не дожидаясь результатов конкурса, следует приступить к сооружению за границей трех опытных тепловозов по нашим чертежам.
— Почему за границей? — недоуменно пожал плечами
— Была еще одна записка, — ответил Фомин, — адресованная ВЧК — Уншлихту и НКПС — мне. Но там затрагивался частный вопрос.
— Какой?
— О состоянии автодрезин на Московском узле… Мною уже приняты меры…
— О состоянии автодрезин? — удивился Дзержинский. — Откуда же об этом известно Владимиру Ильичу?
— Он предпринял поездку на автодрезине по Окружной дороге. Вот что он пишет.
Фомин вынул из папки письмо и начал читать:
«Мне пришлось на днях ознакомиться лично с состоянием автодрезин ВЧК, находящихся, очевидно, в совместном заведовании ВЧК и НКПС».
Затем Владимир Ильич указывает:
«…Состояние, в котором я нашел автодрезины, хуже худого. Беспризорность, полуразрушение (раскрали очень многое!), беспорядок полнейший, горючее, видимо, раскрадено, керосин с водой, работа двигателя невыносимо плохая, остановки в пути ежеминутны, движение из рук вон плохо, на станциях простой, неосведомленность начальников станций…».
— Оставьте мне письмо, я сам прочитаю.
— Меры уже приняты, Феликс Эдмундович. Об исполнении я доложил управделу Совнаркома.
Оставшись один, Феликс Эдмундович прочитал служебное распоряжение, адресованное ВЧК и НКПС и подписанное: «Пред. СТО В. Ульянов (Ленин)».
И, как уже не раз бывало, в этом сугубо деловом, официальном предписании Дзержинскому бросились в глаза золотые россыпи живой ленинской мысли.
Владимир Ильич писал:
«…К счастью, я, будучи инкогнито в дрезине, мог слышать и слышал откровенные, правдивые (а не казенно-сладенькие и лживые) рассказы служащих, а из этих рассказов видел, что это не случай, а вся организация такая же неслыханно позорная, развал и безрукость полнейшие.
Первый раз я ехал по железным дорогам не в качестве „сановника“, поднимающего на ноги все и вся десятками специальных телеграмм, а в качестве неизвестного, едущего при ВЧК, и впечатление мое — безнадежно угнетающее. Если таковы порядки особого маленького колесика в механизме, стоящего под особым надзором самого ВЧК, то могу себе представить, что же делается вообще в НКПС!..».
Читая эти строки, Дзержинский подумал: «Жаль, что я не совершал поездок „инкогнито“… На линии всегда заранее знали, что идет литерный поезд или вагон наркома. Если бы я разъезжал „в качестве неизвестного“, то несомненно больше знал бы правды о бедах транспорта».
Думалось и о другом. Дзержинский всегда поражался бесконечно большому кругу вопросов, которые были в поле зрения Ленина. Став же наркомом путей сообщения, он убедился, как глубоко вникает Владимир Ильич в проблемы транспорта.
Вспомнилась записка, в которой Ленин с пристрастием допытывался о целесообразности применения на железных дорогах специальных автомобилей,
Все это для Ленина — не только интереснейшие вопросы науки и техники, а важная неразрывная часть великой проблемы строительства социализма в нашей стране. Именно по-этому Ильича так волнуют пути технической революции на железных дорогах. Мечтая об электрификации всей России, он мысленно видит электрические провода и над рельсами, видит пока еще далекое завтра, когда отживающие свой век паровозы уступят место электровозам и тепловозам.
Но в то же время Владимир Ильич не отрывается от суровой действительности, и его беспокоят неполадки с автодрезинами на Московском узле… Надо будет спросить Уншлихта: в связи с чем Владимир Ильич предпринял поездку на автодрезине ВЧК?
Феликс Эдмундович посмотрел на часы. «Уже поздно, а я еще не был дома, — мелькнула мысль, — родные заждались, ведь более двух месяцев отсутствовал…»
Когда в кабинет председателя Госплана неожиданно вошел Дзержинский, Кржижановский сделал большие глаза и с широкой улыбкой поднялся ему навстречу:
— Очень рад вас видеть!.. Редкий гость…
— Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — шутливо сказал Дзержинский, пожимая протянутую ему руку. И с места в карьер добавил: — Як вам по делу, Глеб Максимильянович…
— Нетрудно догадаться… Знаю, что просто так вы не придете… Присаживайтесь!
— Глеб Максимильянович! Хочу создать в НКПС свой «Госплан». Раньше мы были просто извозчиками, возившими кому угодно и что угодно… Причем в отличие от извозчиков возили бесплатно. Теперь же мы становимся неразрывной частью народнохозяйственного организма, начинаем брать плату за перевозку грузов, переходим на хозрасчет. Я вам уже рассказывал о намеченной нами большой реформе.
Председатель Госплана согласно кивнул головой.
— В этих условиях, — продолжал Дзержинский, — роль планирования — величайшая! Главное — поиски новых путей, как при наших скромных ресурсах лучше удовлетворять потребности страны. Я полагаю, что план НКПС должен так составляться, чтобы транспорт шел всегда несколько впереди остальных отраслей хозяйства.
— Полностью разделяю ваше мнение!
— Поддержка Госплана для нас крайне важна, особенно теперь, когда некоторые «деятели» не только за границей, но и у нас в стране пытаются направить нашу мысль в сторону привлечения иностранного капитала на транспорт. Причем делается это под видом заботы об экономическом развитии РСФСР. В глубине же души они имеют интересы иные, которые мы решительно отвергаем…
— Конечно, — подтвердил Кржижановский, — о сдаче железных дорог в концессию не может быть и речи.
— Но ведь вы же знаете, Глеб Максимильянович, — возбужденно сказал Дзержинский, — что кое-кто такие речи ведет, и довольно настойчиво. Пытаются спекулировать на нашем тяжелом положении, а положение действительно тяжелое. Поэтому ситуация такова: или капитуляция перед заграничным капиталом, или приспособление транспорта к нынешним ресурсам Советского государства. Это требует величайшего напряжения наших сил и особенно мысли. Вот я и представляю себе, что наш маленький «Госплан» — Трансплан должен стать мозгом всего НКПС.