Наркосвященник
Шрифт:
– Он арестовал обеих девушек и сына владельца машины и доставил их в полицейский участок в Вифлееме. Другой парень побежал в полицейский участок в Бейт-Джале и рассказал шефу полиции, что случилось. Тот просто не поверил ушам. Он приехал в Вифлеем со своими полицейскими, атаковал тамошний полицейский участок и всех освободил.
– Там что, были военные действия?
– Да, почти. Его полицейские окружили участок, но стрелять им не пришлось. В этом не было необходимости, у него большой авторитет.
– Но если он на вашей стороне...
– Он не всегда может делать все, что хочет. В том случае произвол был слишком явным. Глупо арестовывать иностранных туристок за то, что они целуются с местными ребятами. Но если семейка
Дэвид цокнул языком.
– Вашего отца арестовали в тот день, когда мы встретились в церковном парке?
– Да, я тогда рассказывала вам, как он боится тюрьмы.
Дэвид помнил эту часть ее рассказа. Все остальное растворилось в гашишном дыме. Он сочувствовал Элиасу – в тюрьме хреново. Дэвиду там не понравилось. Но, похоже, Элиасу пришлось еще хуже. У него явно достаточно оснований для патологического страха.
– Вы ведь никакой не священник, да? – спросила вдруг София.
Пробка рассосалась, и они ехали по шоссе среди сельской местности. У Дэвида было оправдание, что он не смотрит на собеседницу: приходилось смотреть на дорогу.
– Так вы священник или нет?
Впереди какой-то человек вел ослика. Дэвиду всегда нравились эти животные. Они сделали медлительность и тупость добродетелями. Когда машина поравнялась с ослом, Дэвид притормозил и обернулся к Софии. Она смотрела на него. Лицо ее с одной стороны обрамлял черный локон, а с другой сигаретный дым.
– Нет, я не священник, – сказал Дэвид. – Просто в тот раз мне пришлось надеть сутану.
– Слушайте, я знаю, что вы с дядей Тони хотите продать его квартиру. Скорее всего, Эдварда Салмана убили именно из-за этого. А что будет, если и его убьют, вы подумали?
– Нет, с этим покончено, – успокоил ее Дэвид, – мы похоронили эту идею.
– Так вы не будете продавать квартиру?
– Нет, эта тема закрыта.
Дэвид и София вместе с толпой людей прошли через старые ворота университета. Слышались звуки музыки. Концерт проходил на открытом воздухе. Внутренний двор был превращен в своеобразный рынок. Его ряды отдавали контр культурой. Кто-то продавал орешки, кто-то шаурму и легкие напитки. Некоторые продавали одежду собственного изготовления. Здесь были и палатки, представляющие различные политические партии и организации, и палатка местной радиостанции "Рамалла ФМ". Все это напомнило Дэвиду те университетские фестивали, на которых он бывал и раньше. На сцене стояла аппаратура, но концерт еще не начался. Пока музыку ставил ди-джей. Концерт должен был начаться с наступлением темноты. Юсуфа нигде не было видно. Дэвид купил две банки чая со льдом и протянул одну Софии. До появления музыкантов он успел выпить еще три и попробовал шаурмы. Он предложил и Софии, но та отказалась. Время от времени она стреляла у него сигареты. Она выкурила полпачки и посадила батарейки на мобильном телефоне, пытаясь дозвониться до Юсуфа. Он так и не появлялся.
Когда стемнело, Дэвид понял, почему музыканты этого ждали. Сцена была построена под крепостной стеной, освещенной прожекторами. Фон получался фантастическим – оранжевый камень и силуэты пальм. Над сценой висели флаги, развевающиеся на ночном ветерке. Дэвид и София заняли места перед сценой. Свет, отражающийся от крепостной стены, заливал все вокруг теплым сиянием. Как правило, день, когда кого-то убивают, нельзя назвать хорошим. Но Дэвид чувствовал, как некое тепло входит в его сердце, и догадывался о причине. Нетеплая ночь, не свет и не музыка действовали на него. София была рядом с ним. Она по-прежнему осматривала ряды в поисках Юсуфа. Когда она повернулась, ветерок откинул ее волосы, открыв полупрозрачное ухо, которое показалось ему самим совершенством. Дэвид вздохнул.
– Вы знаете, я гораздо лучше чувствую себя теперь, когда вы знаете, что я не священник, – сказал он. – Это было ужасно
– Пожалуй.
– Я не хотел вас разыгрывать. Вы сами решили, что я священник, и мне пришлось смириться.
Она взглянула на него.
– Вы приняли мою исповедь.
– И, что самое глупое, я забыл ее.
Она смущенно пожала плечами. Он почувствовал: что бы там ни было в этой исповеди, она по-прежнему много значила для Софии.
– Простите меня, – произнес он.
На сцене появился какой-то человек, и публика захлопала. За его спиной показались пять одинакового вида парней. Их проволочные волосы выглядели как шлемы на головах. Двое из них держали инструменты, похожие на сковородки для пиццы, на которые были натянуты струны от бас-гитары. Третий нес пару вертикальных бонго, постукивая по ним ладонями. Еще у одного было что-то вроде ирландского барабана, а последний был с акустической гитарой – тем безразмерным монстром, на которых играет самый невезучий музыкант в ансамблях марьячи [38] . Первый номер начался с музыкального шума, вскоре превратившегося в мелодию. Аудитория состояла частью из тинейджеров, частью из студентов и молодых преподавателей. Народу собралось тысячи две, так что музыкантам надо было поднапрячься, чтобы их все слышали. Толпа приветствовала каждый объявляемый номер свистом и улюлюканьем. Не было никаких сомнений в том, что сюда пришли искренние любители музыки. Хотя в энтузиазме толпы чувствовалось что-то слегка наигранное. Конечно, все собрались послушать музыку, но не только, а еще оттянуться и повеселиться.
38
Марьячи – народные музыканты в Мексике.
В какой-то момент Дэвид потерял Софию. Потом он увидел, как она пробирается через ряды, и догнал ее, когда она остановилась. Группа начала второй номер, и София внезапно перестала оглядываться на толпу и уставилась на сцену.
– Что-то не так?
Она покачала головой.
– Просто мне нравится эта песня.
Она была не одинока. Вся толпа начала раскачиваться в такт мелодии и подпевать. Некоторые, однако, смеялись и разговаривали. Дэвид уловил даже некую иронию в отношении аудитории к музыкантам. Он не понимал, в чем дело. Марокканцы играли отличный фанк. Парень со сковородкой для пиццы извлекал такие звуки из своих басовых струн, что казалось, будто он одолжил их у какой-нибудь классической диско-группы вроде "Чик". Другой, более высокий парень с таким же инструментом, выдавал отличный свинг на длинном грифе своей сковородки. У Дэвида возникло чувство, будто он имеет дело с чем-то отличающимся от всего, что он слышал раньше. Между музыкантами и аудиторией не было стены – того пресловутого "барьера, который поднимается и разделяет", пользуясь словами из рекламы бюстгальтеров. Это был тот эффект, который создает суперзвезд.
На протяжении всего концерта к сцене подходили люди и передавали музыкантам записки. Дэвид как-то был на концерте Стива Эрла, и там какой-то парень крикнул из зала, чтобы Эрл исполнил "Дорогу на Копперхэд". Эрл ответил в микрофон: "Самое страшное, что этот парень думает, будто есть вероятность, что мы ее не сыграем". И по тому, как он это сказал, было понятно, что сегодня он поставит эту вещь последней по списку. Когда кто-то еще заорал свой заказ, Эрл сказал: "Брось, парень, я же профессионал. Ты что думаешь, я сам не знаю, что мне играть? " Стив Эрл был не только профессионалом, он был настоящим интеллигентом. И все же между ним и залом существовал незримый барьер. Дэвид смеялся над словами Эрла, но все-таки испытывал некий дискомфорт от этого барьера. На живом концерте не хотелось слышать что-то вроде рок-н-ролльной критики. Здесь, в Рамалле, такого барьера не было. Здесь царила своя, совершенно особая мистика.