Народы и личности в истории. Том 1
Шрифт:
Как бы там ни было, он решил уединитья с семьей в загородном поместье в Суррее. Там и явилась (словно «во спасение») муза живописи. Одиноко бродя по саду, он увидел акварельные наброски его свояченицы и дерзнул взяться за кисть. Его наставником в живописи стал сосед-художник Дж. Лэйври. В политике вдруг пробудился талант. Позднее Лэйври так говорил о способностях своего необычного ученика: «Если бы Уинстон карьере государственного деятеля предпочел живопись, уверен, он стал бы великим мастером кисти». Занятие политикой приносит человеку мало удовольствий (если не считать таковыми почёт, деньги, известность, прочую дребедень), тогда как искусство почти всегда благодарно. В случае с Уинстоном Черчиллем живопись помогла ему выстоять в годы тяжких испытаний. В 1921 г. умерла его мать, а затем и любимая трехлетняя дочь Мэриголд. В середине 20-х годов его картина получила первый приз на престижной выставке художников-любителей в Лондоне (работы оценивались анонимно). Полотно Черчилля даже хотели снять с выставки, сочтя профессиональным. Всего сохранилось 500 с лишним его картин. О том глубоком удовлетворении, что давало ему занятие живописью, говорит
294
Соумс М. Уинстон Черчилль: его другая жизнь. // Ридерз Дайджест. Июль 1997, с. 46.
Пример Черчилля даже закоренелого пессимиста убедит в силе таланта. Он умудрился опровергнуть едва ли не все известные теории педагогики. Ведь на входе в образовательную систему в Британии не было никого, кто бы с таким постоянством ниспровергал все каноны и правила. И что же в итоге!? Человек, с трудом сдававший экзамены, проявлявший полное равнодушие к тестам и т. д., в конце концов стал выдающимся политиком, известным историком и писателем, автором пятидесяти шести книг, лауреатом Нобелевской премии по литературе, неплохим журналистом и художником.
Если У. Черчилль был наиболее известным политиком Великобритании, то Т. Карлейля (1795–1881) можно назвать самым почитаемым писателем второй половины XIX в. Впоследствии его назовут «английским Руссо», «пророком, почитаемым всей Англией». Как происходило становление этого потомка английского каменотеса? Воспитание было жестким. Карлейль позже вспоминал: «Мы все были заключены в кольцо несгибаемого Авторитета». В детстве Томас был «тощим, длинным, нескладным существом». Его послали учиться в семинарию в Аннане. Возможно, именно там в юноше пробудилось смутное ощущение каких-то грядущих свершений. В неоконченной повести «Роман об Уоттоне Рейнфреде» он представляет Уоттона-школьника «героем и мудрецом, осчастливившим и удивившим мир». Не тогда ли в сознании у него стали откладываться «кирпичики» здания той будущей концепции, что получит впоследствии название «культа героев»?! В семинарии он научился читать по-латыни и по-французски. Проявляя жадность к учебе, он приобрел познания в геометрии, алгебре, арифметике. Затем поступил учиться в университет (отец шел на немалые материальные жертвы во имя сына).
Карлейлю удалось выудить из хаоса университетской библиотеки «множество книг, о которых не знал даже сам библиотекарь». Он своими силами научился свободно читать «на всех европейских языках, на любые темы и по всем наукам» («Сартор Резуртус»). В 18 лет он всерьез подумывал о литературной славе. Окончив Эдинбургский университет он стал учителем математики. Работа не принесла ему удовлетворения. У поэта и писателя иные наклонности, чем у ученого и учителя. Поражает кругозор Карлейля. Как пишет Дж. Саймонс, его интересы простирались от Шекспира (который в Эдинбурге даже не упоминался и которого философ Юм считал талантливым варваром, лишенным вкуса и образованности) до таких книг, как «Трактат об электричестве» Франклина. Он знакомится с «Историей математики» Боссюэ, читает Ньютона, Цицерона, Вольтера, Байрона, Скотта. Книги вытеснили из его жизни женщин. Он признавал, говоря о себе и Ирвинге: «В основном мы оставались в роли зрителей… даже с образованными барышнями мы не завели знакомств, и это очень прискорбно». Впрочем, с ним не очень везло и женщинам. Жена его, госпожа Карлейль, в дни его триумфа, когда Томаса назначили ректором Эдинбургского университета, умерла прямо в карете, не успев принять участие в торжествах. [295]
295
Саймонс Дж. Карлейль. М., 1981, с. 39, 42, 46, 55.
Что же всех так привлекало в Карлейле? Чем он мог очаровать столь разных людей, как Герцен и Толстой, Гете и Ницше, Диккенс и Рескин, Эмерсон и Уитмен? Проницательный и мудрый Гете еще в 1827 г. сказал, что перед Карлейлем, которого он оценил как автора «Жизни Шиллера», «открывается большое будущее, и сейчас даже трудно предвидеть, что он совершит и каково будет его воздействие в дальнейшем». Гете оценивал в его трудах прежде всего моральное начало. Карлейль поставил во главу деятельности творца и художника главное – «нравственное зерно». [296]
296
Эккерман И. П. Разговоры с Гете. М., 1986, с. 526.
Сегодня иные из могут задаться вопросом: «А не является ли Карлейль хладным светом далекой Луны или же еще более отдаленной планеты?» Люди быстро забывают вчерашних героев и звезд. У. Уитмен писал («Карлейль с американской точки зрения: «Людям будущего трудно будет объяснить себе, по одним книгам, личным симпатиям и антипатиям, почему этот мыслитель обрел такую власть над нашей эпохой, каким образом он придал свой особый колорит и нашим идеям, и нашему стилю мышления. Во всяком случае, я не берусь определить его влияние на меня. Но невозможно нарисовать хотя бы и неполной картины
297
Саймонс Дж. Карлейль. М., 1981, с. 81.
В его мятежной душе странным образом соединились романтик-идеалист, революционер и консерватор, истово верующий в некое Высшее Существо, которое могло бы быть Богом. Карлейль – бунтарь и еретик считал, что Французская революция величайшее и благотворное явление мировой истории. Гете был бы в ужасе от таких мыслей. Признав роль Гете в литературе, Карлейль и по духу и по темпераменту был иным. В его дневнике вы встретите глубокое сострадание к обездоленным, ненависть к британским партийцам (в независимости от того, виги они или тори), гневную реакцию на подавление революции 1830 г. и слова: «Долой дилетантизм и маккиавелизм, на их место – атеизм и санкюлотство!» Байрона он называл «высочайшим духом Европы» и, получив письмо о его смерти, сожалел о ней, как если бы «потерял Брата».
Томас Карлейль.
Карлейль – пуританин с сердцем якобинца, с головой Кромвеля. Мысли и чувства в отношении эпохи он выразил в книге «Французская революция» (1836). Эту книгу встретили с сочувствием и теплотой очень многие (Диккенс, Теккерей, Саути, Эмерсон, Дж. С. Милль). Нам понятны слова Карлейля: социальные преобразования достигаются лишь революционным путем! Карлейль ушел далеко вперед по сравнению с иными современными «либералами» и «демократами». С присущей ему откровенностью и дерзостью он писал: «За всю историю Франции двадцать пять миллионов ее граждан, пожалуй, страдали меньше всего именно в тот период, который ими же назван Царством Террора». Карлейль заявит, что революция предначертана Богом. Я не знаю другого мыслителя (в Европе), кто бы увидел в Господе глашатая революции. Ведь до блоковских «Двенадцати» и до социалистической революции в России еще далеко:
В белом венчике из роз Впереди —Иисус Христос…Нам не кажется странным, что Карлейль соединил Революцию с Личностью, с Героем, который обязан возглавить освобождение народов. Будучи настоящим и пламенным художником, он и образы революции рисует огненными мазками. Кажется, что его герои творят, сражаются в окружении молний. Карлейль пишет с пугающей глубиной и прозорливостью о событиях 1789–1894 гг.: «Это день крещения Демократии; хилое время родило ее, когда истекли назначенные месяцы… Отжившая система Общества, измученная трудами (ибо немало сделала, произведя тебя и все, чем ты владеешь и что знаешь) – и преступлениями, которые называются в ней славными победами, и распутством и сластолюбием, а более всего – слабоумием и дряхлостью, – должна теперь умереть; и так, в муках смерти и муках рождения, появится на свет новая. Что за труд, о Земля и Небо, – что за труд!.. и, если возможны тут пророчества, еще два века борьбы, начиная с сегодняшнего дня! Два столетия, не меньше; пока Демократия не пройдет стадию Лжекратии, пока не сгорит пораженный чумой Мир, не помолодеет, не зазеленеет снова». [298] Время Лжекратии, по его оценкам: 1989–1999 годы!
298
Саймонс Дж. Карлейль. М., 1981, с. 136, 164, 166.
В книге «Прошлое и настоящее» (1843) он развенчал образ Англии как, якобы, цитадели прогресса и демократии… В первой главе книги, носящей название «Мидас» (в греческой мифологии царь Фригии был известен своим богатством и непомерной алчностью, которая чуть не погубила) читаем: «Положение Англии… по справедливости считается одним из самых угрожающих и вообще самых необычных, какие когда-либо видел свет. Англия изобилует всякого рода богатствами, и все же Англия умирает от голода. В неизменном изобилии зеленеет и цветет земля Англии, волнуясь золотой нивой, густо усеянной мастерскими со всякого рода орудиями труда, с пятнадцатью миллионами рабочих, слывущих самыми сильными, искусными и усердными, каких когда-либо знала наша земля; эти люди находятся среди нас; работа, исполненная ими, плоды, созданные их руками, имеются тут в избытке, всюду в самом пышном изобилии…. Так для кого же это богатство, богатство Англии? Кому оно дает благословение, кого делает счастливее, красивее, умнее, лучше? Пока – никого. Наша преуспевающая промышленность до сих пор ни в чем не преуспела; среди пышного изобилия народ умирает с голоду; меж золотых стен и полных житниц никто не чувствует себя обеспеченным и удовлетворенным». Строки эти, словно письмена Валтасара, уже начертаны на стенах ряда других «псевдодемократических республик», что обрекли свои народы в на муки и нищету.