Народы и личности в истории. Том 1
Шрифт:
Трудно читать спокойно (ныне, в России конца XX века!) полные скорби и гнева слова Томаса Карлейля (глава «Демократия» в его «Героях, почитание героев и героическое в истории»): «И все-таки я позволю себе думать, что никогда, с самого возникновения Общества, участь этих немых миллионов работников не была до того невыносима, как в дни, проходящие ныне перед нами. Не смерть, даже не голодная смерть делает человека несчастным; много людей умерло; все люди должны умереть, – последний уход каждого из нас совершается на Огненной Колеснице Страдания. Но жить несчастным неизвестно почему, тяжко трудиться и ничего не получать; быть одиноким, без друзей, с разбитым сердцем, опутанным всеобщим холодным Laissez faire – это значит медленно умирать в течение всей жизни, в оковах глухой, мертвой, Бесконечной Несправедливости, как бы в проклятом железном чреве Фаларисова быка! Вот что является невыносимым и всегда будет невыносимо для всех людей, которых создал Господь. Удивляться ли нам Французским Революциям, Чартизму, Трехдневным восстаниям? Наше время, если мы внимательно обсудим его, совершенно беспримерно». [299] Удивляться ли и нам грядущим восстаниям?!
299
Карлейль Т. Теперь и прежде. М., 1994,
Итак, краткий очерк по Англии, что, по словам Герцена, «развила свою собственную народность, резко отделенную, как ее остров, от всех других народностей», близится к концу, оставляя у читателя, возможно, неудовлетворенность и недосказанность. Не все удалось поведать в этом рассказе. Чтобы узнать и полюбить лучшую Англию, надо ознакомиться с её письменной, устной, научной историями. Нужно исходить, изъездить вдоль и поперек равнины, парки, улицы, площади, музеи. Свои судьбы не только у народов и личностей, но и у городов. Большая часть правды о Великобритании – не в ее сражениях, и даже не только в трудах ее величайших писателей, философов, ученых, творениях ее изобретателей и инженеров, но и в обычных домах. Англичане говорят: «Мой дом – моя крепость», а иностранцы подмечают: «Англичане строят так, словно жить вечно, а веселятся, будто умрут завтра». Это же справедливо в отношении шотландцев и ирландцев… По словам одного ученого, «…сердцем Дублина были частные дома». Во второй половине XVIII века в Великобритании возникла строительная лихорадка. Бурный экономический рост страны вызвал небывалый приток населения в города. Возводятся дома разных размеров и различных уровней комфортности. Методы проектирования были простыми. Возводился дом-монолит и окаймлял общую для всех площадь-сквер. Экономичность методов возведения давала возможность крупному подрядчику за год строить 600 домов! Эта схема работала по всей Британии. Речь идет о домах для среднего класса. Жилища эти скоро вытеснят старые дворянские усадьбы европейского типа. К примеру, герцог Морей вынужден был снести его роскошную виллу и переселиться в одну из секций монументального дома, где обитали, как мы бы сказали, обычные представители среднего класса. (В России же, напротив, норовят «из грязи, да в князи», вчерашний парий старается переплюнуть Букингемский дворец – и это в XXI в.). В Ирландии возобладали традиции частного дома в Ирландии (свою роль сыграли «ирландский патриотизм с антибританской окраской и приверженность к французской культуре»).
Средний англичанин сумел стать основой нации и общества. Он показал богачам и аристократам как их, так и свое собственное место в обществе. Вот что пишут, сравнивая два типа «домашней цивилизации»: «Что касается социальной стратификации городов Великобритании с ее значительно развитым средним сословием (за исключением Ирландии), то здесь определенность границ в системе расселения была уже утрачена и классовое обособление, столь четкое в России, не могло быть достигнуто. При явном стремлении английской аристократии и высшего слоя буржуазии обособиться путем создания «островных» ансамблей особняков… это удавалось лишь отчасти. Как свидетельствует история лондонского Вест-Энда, уже на граничивших с этими ансамблями фешенебельных улицах общество оказывалось смешанным. Так, на улицах вокруг Гросвенор-сквер усадьбы знати чередовались с домами ремесленников и торговцев, составлявших там до 56 % населения. Для Лондона и ряда крупных английских городов, особенно курортных, закономерностью стал… приток в район аристократической «новостройки» сперва рабочих всех строительных специальностей и отделочников, затем мебельщиков и далее торговцев и представителей разного рода профессий, обслуживавших многообразные потребности быта привилегированных слоев общества. В итоге эти районы оказывались заселенными преимущественно представителями среднего класса с вкраплениями «оазисов» знати». [300] В этом – одна из особенностей психологии бритта.
300
Архитектура русской усадьбы. Под ред. Н. Ф. Гуляницкого. М., 1998, с. 216–220.
И все же не забывайте города Великобритании стали средоточием немалых богатств и внушительного достатка, которое свезено в них за многие века колониальных грабежей и господства над значительной частью мира. Едва ли не каждый дом в Англии – это своего рода лавка древностей и наглядный пример успеха захватнических походов этой «самой гуманной и демократичной из стран мира». А чтоб читатель не увидел в авторе этакого зловредного человечка, только и жаждущего вытащить очередной «скелет из шкафа», приведу отрывок из рассказа английского писателя Ивлина Во «Дом англичанина». В нем дается описание дома полковника Ходжа, человека хотя не денежного, но живо участвовавшего в делах Британского легиона. Еще больший интерес представляет оценка благосостояния простых жителей округи, чья жизнь самым тесным образом связана была с судьбой и доходами империи. Автор говорит: «Иностранцы, изумленные ценами в лондонских ресторанах и великолепием более доступных им герцогских дворцов, часто поражались богатству Англии. Однако о том, как она богата на самом деле, им никто никогда не рассказывал. А как раз в таких-то деревушках, как Мачмэлкок, и впитываются вновь в родную почву огромные богатства, что стекаются в Англию со всей империи. У здешних жителей был свой памятник павшим воинам и свой клуб. Когда в стропилах здешней церкви завелся жук-точильщик, они не постеснялись расходами, чтобы его уничтожить; у здешних бойскаутов была походная палатка и серебряные горны; сестра милосердия разъезжала по округе в собственной машине; на рождество для детей устраивались бесконечные елки и праздники и всем арендаторам корзинами присылали всякие яства; если кто-нибудь из местных жителей заболевал, его с избытком снабжали портвейном, и бульоном, и виноградом, и билетами на поездку к морю; по вечерам мужчины возвращались с работы, нагруженные покупками, и круглый год у них в теплицах не переводились овощи». [301] В основе их благосостояния лежали, конечно, и труды праведные, но все же едва ли ни под каждым камнем Британии – череп одной из бесчисленных жертв Империи.
301
Дом англичанина. Английская классическая новелла. М., 1989, с. 484–485.
Уильям Хогарт. Карьера шлюхи. Ее приезд в Лондон. Гравюра. 1731 г.
Пару слов о старом Лондоне, возникшем после завоевания римлянами Британских островов (в 43 г. н. э.). Названием он обязан древним жителям (в переводе с кельтского Llyn-Din – «крепость на озере»). Впервые
Пожар 1666 г. нанес Лондону страшный ущерб (больший, чем пожар Рима при императоре Нероне). Сгорело 13,2 тысячи домов. Перед этим чума унесла жизнь 100 тысяч жителей. За восстановление столицы лондонцы взялись миром. Среди шестерки архитекторов выделялся Кристофер Рен (1622–1723), видный ученый-физик, астроном, математик, один из основателей Королевского общества, ставший в 1680 г. его президентом (возвел ряд построек для Оксфорда и Кембриджа). Рен – римский Рем в архитектуре! При новом планировании Сити им взята за образец знаменитая Пьяцца дель Пополо в Риме. Прах создателя Лондона покоится в соборе Св. Павла. Надгробная надпись лаконична: «Читатель, если ты ищешь его памятник, оглянись вокруг себя!»
Лондон за полтора века превратился из скромного поселения (в 1509 г. при восшествии на престол Генриха VIII было всего 50 тыс. жителей) в быстро растущую метрополию (в 1660 г. в момент воцарения Карла II число жителей приближалось к полумиллиону). Как оценивать столь бурный прогресс? Здесь две стороны медали. Рост и развитие британской столицы шло за счет остальных городов и регионов. А. Поллард напрямую связывал деспотизм Тюдоров с властью Лондона над всею остальной страной. Это действительно была «могучая рука и надежный инструмент», с помощью которой власть управляла страной. Здесь концентрировались капиталы. Сила Лондона – не только в деньгах или в политической власти. Важна роль культурных классов, ударной силы Ренессанса (купцы, адвокаты, судьи, чиновники двора, священники, педагоги, военные, ремесленники).
Собор в Уэльсе.
Лондон стал средоточием власти в стране. Хроникер XV в. писал, что лондонский мэр является «следующей за королем фигурой во всех отношениях» (в смысле его власти и статуса). И это не преувеличение. С прерогативой и мнением лондонцев королям всегда приходилось считаться. Лорд-мэр тюдоровско-стюартовского Лондона в случае смерти монарха воспринимался как наивысший сановник королевства. Лондон был самоуправляющимся городом со своими законами, полицией, судами, армией и даже системой социального обеспечения. [302]
302
London in the age of Shakespeare: anthology. Ed. by L. Manley. L., 1986, p. 3–4.
Однако не следует думать, что блага и привилегии доставались всем поровну. Отнюдь нет. Управление столицей было сосредоточено в руках нескольких «наиболее зажиточных и опытных граждан». Это были, разумеется, только состоятельные люди. В XV в. именно так понимали демократию. На выборное собрание знать предпочитали приглашать скрытно и тихо, а те уж выбирали мэра и олдерменов. Вот как описывает процесс один из источников: «Ввиду того, что с давних времен на выборы мэров и шерифов стекалась к зданию муниципалитета огромная толпа народа, и так как народных сборищ следует бояться, как это мудро засвидетельствовано в 26-й главе Экклезиаста, ибо при этом может подняться ропот и шум, мэр и олдермены за несколько дней до дня выборов имели обычай сходиться и обсуждать, каким образом провести эти выборы, чтобы избежать волнения и народного ропота». [303]
303
Гутнова Е. В. Возникновение английского парламента. М., 1960, с. 405–406.
Роль Лондона как экономического центра Великобритании. По созданию национального рынка оценил Д. Дефо в его «Торговце» («Tradesman»). К 1700 г. город насчитывал уже примерно 550 тыс. жителей, что составляло 10 процентов всего английского населения. Он затмил все столицы стран Запада. Мы говорим «Англия» – подразумеваем «Лондон», говорим «Лондон» – подразумеваем «Англия». Он, по словам Ф. Броделя, «выстроил и сориентировал Англию от А до Я». Далее он же пишет: «Все английское экономическое пространство подчинялось царственной власти Лондона. Политическая централизация, мощь английской монархии, продвинувшееся сосредоточение торговой жизни – все работало на величие столицы. Но величие это само по себе было организатором пространства, над которым оно доминировало и в котором оно создавало многообразные административные и рыночные связи. Н. Грас считает, что Лондон на доброе столетие опережал Париж в том, что касалось организации его сферы снабжения. Его превосходство было тем большим, что Лондон был еще и весьма активным портом (обеспечивавшим самое малое четыре пятых внешней торговли Англии), оставаясь в то же время вершиной английской жизни, ни в чем не уступавшей Парижу, ибо он являлся громадной паразитической машиной роскоши, расточительства, а также при всем прочем и культурного творчества. Наконец, и это главное, квазимонополия на экспорт и импорт, какой Лондон пользовался очень рано, обеспечивала ему контроль над всеми видами производства на острове и над всеми формами перераспределения: для различных английских регионов столица была центральной сортировочной станцией. Все туда прибывало, все оттуда уходило вновь, то ли на внутренний рынок, то ли за пределы страны». [304] Оценка видным историком роли британской столицы в судьбах Англии возможно заставит читателя отнестись чуть снисходительнее к другой столице, где также налицо то, что, как выше было сказано, является «громадной паразитической машиной роскоши и расточительства».
304
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3. М., 1992, с. 373–375.