Народы и личности в истории. Том 2

Миронов Владимир Борисович

Ничего не скажешь, великолепный плод высокого ума. Видимо, мудрый Гёте не зря все же как-то сказал: «Некоторые порожденные его философией плоды ему и не совсем по вкусу». Позднее Белинский в письме Станкевичу (1839) с ужасом вспоминал, что чуть не погиб в самоанализе, рефлексии, самокопанье «по-немецки»: «Боже мой, какая это была жизнь! – нравственная точка зрения погубила, было, для меня весь цвет жизни, всю ее поэзию и прелесть!» Следует помнить, что немец равнодушен ко всему человечеству. Он даже из наших страданий постарается извлечь выгоду. Вот мы восторгались творчеством Гете. Как же иначе?! Ведь мы, русские, вопреки тому морю лжи, что распространяется о нас, привыкли ценить и уважать культуру других великих народов. Даже великий Пушкин, получив от Гете перо, по свидетельству П. В. Нащокина, «сделал для него красный сафьянный футляр, над которым было написано: «Перо Гете», и дорожил им». А как же вел себя Гете, «творец великих вдохновений», в отношении русской культуры и ее ценностей? Известно, что, когда Наполеон вступил в Москву и в столице начались пожары, Гете отозвался об этом горестном событии кратко и цинично: «Что Москва сгорела – нисколько меня не трогает. Хоть в будущем найдется о чем поведать мировой истории» (из

письма Рейхарду от 14 ноября 1812 г.). Вместо сердца у немца – ледяная пустыня. Все тот же Гете в 1828 году говорил канцлеру Мюллеру, что вся мировая история его абсолютно не волнует. Она – самое нелепое, что только можно вообразить. «Кто бы ни умер, какой бы народ ни погиб – мне все равно, и глупцом был бы я, если бы все это меня заботило». [665] Эти слова корифея Германии, ее божества, ее идола в основе своей ничем не отличаются от установок и политики Гитлера в отношении России. Поэтому лебезить перед немцем, как и бранить его что есть мочи, намне надо. Просто следует находиться на безопасном расстоянии от «немецкой цивилизации» для нашего же и ее блага.

665

Конради К. Гёте – жизнь и творчество. Т. 1. М., 1987. С. 14; т. 2. С. 421.

Опасность такого рода идейной «инфлюэнции» России (сначала «вирусом» Канта, Гегеля, Гёте, Шеллинга, затем Ницше и Маркса) продемонстрирована сполна. Мы не раз убедимся, как под видом освобождения масс и раскрепощения личности фактически в обществе идут по сути совершенно обратные процессы. Хотя это также не Бог весть какая новость. Испанский парламентарий Д. Кортез 150 лет назад (1850) обозначил арены социализма: «У социализма существуют три великие арены: во Франции находятся ученики и только ученики, в Италии – исполнители чужих преступных замыслов и только исполнители; в Германии же – жрецы и учителя»… Так сказать, Ex Germaniae lux! Однако здесь особенно важно быть честным до конца. Мы уже показали на примере буржуазной цивилизации, что основа ее сложена из черепов, наподобие Тамерлановой гробницы. Восприятие общественного прогресса через капитализм (гибельную для человечества систему) уж никак не могло привести Россию к успеху. Даже в философии все кончилось тем, что мы восприняли гегельянство сугубо подражательно, подобно Герцену, видевшему в нем алгебру революции. [666]

666

Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. в 5-ти томах. Т. 3. М., 1957. С. 657.

Мы и сами изрядно потрудились, чтоб убедить немцев в нашем бессилии и их превосходстве. Немец вопрошал: «Как же это могло случиться, что те, кто не могут толково («по-немецки») поставить дело на лад, владеют столь несметными богатствами? Бог этого не должен был позволить!» Это раздражает немецкий ум, что в своих экономических и индустриальных порядках отличается глубокой основательностью и практицизмом, а в умствованиях порой забирается на такие высоты, что уже и не может с них слезть без посторонней помощи. Конечно, нам недостает их деловитости. Недаром главным положительным героем романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» стал немец Штольц (видно, у писателя не было никаких иллюзий в отношении нашего «хозяйствования»; да и сам Тургенев, построив в Германии дом, показал себя неважным хозяином – и вынужден был уступить его Бисмарку).

Фердинанд Георг Вальдмюллер. Утро в немецкой семье.

У немцев придется поучиться хозяйствованию, пунктуальности и точности во всех гроссбухах, умению считать каждую копейку в экономике. Нас наши правители не выучили жесткой, если хотите, «мелочности» без усвоения которой все будет уходить, как в черную дыру. Необязательно к каждому российскому хозяйству приставлять немца, но взять его в долю можно, а может, даже и нужно. Мы решительно не умеем ценить наших богатств и самой ценности денег.

Приведу рассказ дипломата А. М. Горчакова из журнала «Русская старина». Он показателен уже сам по себе, демонстрируя полнейшую оторванность русских государей от вопросов экономики и хозяйствования. Читаем: «Достойно внимания, что император Александр Павлович вовсе не имел понятия о действительной ценности золота. Однажды, и именно в том же Лейбахе, когда государь на улице беседовал со мною, нищий, конечно не зная, кто мы такие, стал неотвязчиво дергать государя за полу сюртука, настойчиво вымогая у него милостыню. Тщетно я делал знак рукою нищему, чтобы он убирался, но тот продолжал свое. Наконец, видя, что от него нельзя отвязаться, я сунул ему пять франков, и тот отошел в сторону. «Сколько ты ему дал?» – спросил император. Я ответил, что дал нищему пять франков. «Зачем так много? – заметил государь. – Кажется, было бы довольно ему дать один наполеондор».

Император, конечно, предполагал, что один червонец менее пяти франков. А что это так, видно из того, что, когда у императора просили кому-либо пособия в две, в три тысячи руб., он не соглашался, но когда просили 1000 или 1500 червонцев, то обыкновенно довольно легко изъявлял свое согласие». [667] Вот она, наша натура «царская». Не знаем счета богатств, земли своей, как будто так и надо.

Суть отношений немцев к русским и славянам довольно верно выразил в свое время и Хомяков в «Семирамиде»: «Как скоро дело доходит до славян, ошибки критиков немецких так явны, промахи так смешны, слепота так велика, что не знаешь, чему приписать это странное явление, совершенному ли развитию духа ветвей германской и славянской, которое делает факты славянского мира непонятными для немца, или скрытой зависти, пробужденной самим соседством. Первое толкование, более лестное для их нравственного достоинства и обидное для их понятливости, трудно принять.

Мы видим, что русские понимают немцев лучше, чем все другие, даже полунемецкие народы. Второму же поверить бы не хотелось, но что же делать? В народах, как и в людях, есть страсти, и страсти не совсем благородные. Быть может, в инстинктах германских таится вражда, не признанная ими самими, вражда, основанная на страхе будущего или на воспоминаниях прошедшего, на обидах, нанесенных или претерпенных в старые, незапамятные годы. Как бы то ни было, почти невозможно объяснить упорное молчание Запада обо всем том, что носит на себе печать славянства». [668] Кончается молчание – начинается ложь.

667

Канцлер Горчаков А. М. 200 лет со дня рождения. М., 1998. С. 379–380.

668

Хомяков А. С. Сочинение в двух томах. Т. 1. М., 1994. С. 56–57.

Здесь надо упомянуть еще о двух особенных чувствах немцев в отношении славян. Это – два совершенно противоположных чувства (высокомерие и страх). Об этом писал еще Ф. М. Достоевский в 60-е годы XIX века: «Беспредельное высокомерие перед русскими – вот характеристика почти всякого немецкого человека во взгляде на Россию». Причем это касалось как людей ученых, так и неученых. Зная наверняка, что лучше и умнее немца никого на свете нет, они все, очень разные сами по себе, сходятся в отношении России в том, что это – страна «неправильная и ненормальная». А так как в России и в самом деле до черта всяких нелепостей и глупостей, то от констатации этого факта до обобщения – всего один шаг. Отсюда и понятная «неспособность догадаться, что русский не может обратиться совершенно в немца и что потому нельзя всего мерить на свой аршин». [669]

669

Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15-ти томах. Т. 11. СПб., 1993. С. 14–15.

Что же касается чувства страха, то и тут при некотором размышлении кое-что можно прояснить. Дело в том, что немец – превосходный солдат. Он бил все войска Европы и Америки. Бил даже непобедимые римские легионы. Но вдруг постоянно, с какой-то фатальной обреченностью оказывается бит какими-то «русскими». А все дело в организации немецкой культуры и философии. Она механистична и материалистична. Немец превосходен и неподражаем, как лучшая в мире машина. Но машина всегда уступает человеку. Н. Бердяев подметил эту особенность немецкой цивилизации, описывая суть «религии германизма»: «То, что мы называем германским милитаризмом, – их техника и промышленность, их военная сила, их империалистическая жажда могущества – есть явление духа, германского духа. Это – воплощенная германская воля». Немец действительно оказался способен, возможно, более чем кто-либо создать необычайную технику, «промышленность, милитаристические орудия, а не красоту». [670] Именно Красота и высший Разум составляют тайну Русского Народа.

670

Бердяев Н. Судьба России. М., 1990. С. 159.

Если Россия шла к своему культурному расцвету, взлету мысли и философии, торжеству литературы и искусств, то немец, пережив век или пару веков тому назад свой ренессанс, свой Gemuth (что можно перевести как порыв духа, центростремительную силу духовной жизни), в нравственном и умственном отношении как-то поблек и опустился. Среди немцев становилось больше безумцев и самоубийц, пьяниц и травеститов. Народы, кажется, так и не поняли, что за деградацию своей культуры, наук и образования всегда приходится платить страшную цену. На рубеже XIX и XX веков. Брандес писал о тревожной атмосфере, складывавшейся в интеллектуальной жизни Германии. Как-то неожиданно народ философов превратился в стадо филистеров и обывателей. Он писал: «Из металлов в моде железо. Из слов в моде также железо. Этот народ мыслителей и поэтов занят в настоящее время всем, только не поэзией и философией. Даже высокообразованные немцы в настоящее время не имеют никакого понятия о философии – из двадцати немецких студентов трудно встретить хотя бы одного, который читал Гегеля, – интереса к поэзии не замечается совсем, политические и социальные вопросы возбуждают в сто раз больше внимания, чем вопросы образования и загадки сердца». [671] Ныне такая же опасность стоит перед Россией.

671

Собрание сочинений Г. Брандеса. Т. 5, Пб., 1908. С. 331.

Обращение к вопросам внешней и внутренней политики также наводит на размышления. Скрытые воинственные инстинкты немецкого народа дремали до тех пор, пока Германия оставалась слабой и разделенной. Пока немец философствует, пописывает да музицирует, он не так опасен. Но вот наступил великий час объединения страны. Под торжественные звуки флейт и фанфар, грохот барабанов немец увидел себя Манфредом, что желает завоевать не только одно жалкое королевство (Сицилию). Германия в лице того же Бисмарка, Вильгельма I, а затем и Вильгельма II словно обрела наследника «школы Фридриха Великого, школы Наполеона I» (слова Вильгельма II). Бисмарк писал, как воспитывали наследников престола: «При Фридрихе-Вильгельме III только кронпринц получил продуманное воспитание, соответствовавшее наследнику престола; второму сыну (Вильгельму II) дано было исключительно военное образование. Естественно, что в течение всей его жизни военные оказывали на него более сильное влияние, чем штатские». [672] В настроениях значительной части немецкого населения наметились явные подвижки в сторону предпочтения Бога войны Богу мира, искусств и наук.

672

Бисмарк О. Мысли воспоминания. Т. 2. М., 1940. С. 252.