Народы и личности в истории. Том 3

Миронов Владимир Борисович

Прием голландского посольства японскими сановниками

Японцы, будучи в жизни прагматиками, ко всем относились ровно. Главы крупных феодальных домов Отомо, Омура, Арима, получая колоссальные барыши от торговли с португальскими купцами, если и приняли христианство, то из практических соображений. Вассалы следовали примеру сюзеренов. Идея равенства всех перед Богом привлекала в христианстве и низшие слои. Важную роль играла культура. Среди миссионеров было немало образованных людей. Иные из них надолго оставались в Японии. Патер Л. Фроиш пробыл здесь более 30 лет. Он овладел японским языком и написал первую «Историю Японии» (в несколько тысяч страниц). Другой португальский автор, Ж. Родригеш, стал автором первой грамматики японского языка (1604). Иезуиты-миссионеры не столько желали привести «заблудшие души» японцев в католическую веру, сколько искали власти и богатства (торговля оружием, шелком, златом).

Этими же мотивами руководствовались все остальные европейцы. Кстати, упомянутый Ф. Ксавье первым стал рассылать в Европу письма из Индии и Японии. Затем письма в многочисленных копиях расходились по иезуитским миссиям. Ему же пришла в голову идея послать в Европу японцев-христиан. С этой целью из знатных японских семей христиан-обращенцев выбрали четырех молодых людей, обучавшихся в католической семинарии (14–16 лет). Они посетили Португалию, Испанию, Италию, всего 70 больших и малых городов. Их приняли два папы, наместник Португалии, король Испании, дожи Венеции и Генуи. В их честь устраивались пышные приемы, процессии. Их сделали

римскими патрициями и рыцарями Золотой шпоры. Японцев одарили роскошными подарками. Знаменитый венецианский живописец Якопо Тинторетто исполнил в натуральную величину их портреты. Их поместили в Зале Большого совета, где были развешаны портреты дожей. В высшей степени знаменательно то искусство и тот дипломатический класс, который показала в данном случае католическая Европа. Так она желала заполучить благосклонность детей Востока. В прочитанной в Ватикане молитве говорилось: «Отдалила природа Японские острова от наших мест такими громадными промежутками моря и земли, что в древние времена они были не более, как глухим упоминанием, и лишь некоторые слышали это название; все же остальное было в полной неизвестности. Однако, Святейший Отец, острова не только есть, но их много, они велики и многолюдны и замечательны природными способностями и талантами их обитателей и знанием военного искусства; так что уж кто увидит эти острова, предпочтет их другим восточным народам».

Портрет португальца Ксавье

Эти контакты дали результат. Уже первый объединитель страны Ода Нобунага (1534–1582) поощрял заимствования европейской техники и культуры. Однако этот процесс должен был приобрести более масштабный, энергичный характер, чтобы вывести народ из той изоляции, в которой он находился. Эпоха Токугавы (1603–1867) обещала принести необходимые изменения, динамизм, обновление. Объединение страны способствовало значительному подъему торговли и росту благосостояния населения. В свою очередь это стимулировало образование и культуру. Можно сказать, что уровень образования японцев и в XVI в. ни в чем не уступал европейскому. Японское крестьянство было уже почти поголовно грамотным. В больших городах большинство мужчин и женщин умели читать и писать. О способностях японских детей упоминали многие. Один из миссионеров писал: «Их дети очень быстро схватывают наши уроки и задания. Они овладевают чтением и письмом на нашем языке намного быстрее и легче, чем европейские дети. Низшие классы в Японии не так невежественны и грубы, как в Европе. Здесь они в большинстве своем разумны, хорошо воспитаны, и им легко дается учение». Мореплаватель В. М. Головнин подтверждал это фантастическое стремление японцев к знанию и просвещению. Он даже выделил эту нацию в ряду других цивилизованных народов: «Что касается до народного просвещения в Японии, то, сравнивая массою один целый народ с другим, японцы, по моему мнению, суть самый просвещенный народ во всей подсолнечной. В Японии нет человека, который бы не умел читать и писать».

Их было немало, достойных сынов Японии, что освещали светом знаний умы соотечественников. Среди таковых назовем: незнатного воина Хидэеси Тоетоми (1536–1598), достигшего высшей власти и ставшего покровителем искусств и культуры, императора Гоедзэйтенно (1586–1611), также большого покровителя наук и книголюба, привезшего из Кореи печатные станки с подвижным деревянным шрифтом, удостоенного титула «кокуси» (Учителя страны); Камо Мабути (1697–1769), ученого-кокугакуся, основателя собственной школы Агатай, из которой вышли многие выдающиеся ученые; Мотоори Норинага (1730–1801), врача и ученого, составившего за 35 лет ценнейший комментарий к «Кодзики». Возникло в Японии и свое классическое Возрождение (XVII–XVIII вв.). Феодалы, ученые, священники привозили из Китая редкие сочинения китайских классиков, книги по буддийской и конфуцианской философии. Возвращены были к жизни и древние японские сочинения («Сказание о делах древности», «Анналы Японии» и др.). Подобно древним грекам или римлянам, в «Анналах» («Нихонги») стали излагаться события японской мифологии. Ранее на нее в течение тысячи лет не обращали внимания. Как это было и в Китае, японские поэты воспевали мудрых, но бедных ученых.

Ученый Чжун-вэй любил свой нищенский дом.Вокруг его стен разросся густой бурьян.Укрывшись от глаз, знакомство с людьми прервал.Стихи сочинять с искусством редким умел.И в мире затем никто не общался с ним,А только один Лю Гун навещал его…Такой человек, и вдруг – совсем одинок?Да лишь потому, что мало таких, как он:Жил сам по себе, спокойно, без перемен —И радость искал не в благах, не в нищете!В житейских делах беспомощный был простак…Не прочь бы и я всегда подражать ему! [68]

68

Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М., 1977. С. 223.

Процесс сближения с миром шел трудно. Сближение между разными цивилизациями было не столько делом естественным, сколь неизбежным и невольным. Причем процесс вестернизации шел как бы снизу, от нужд народа. Выяснилось, что научно-технические достижения Запада, в том числе в области вооружений, крайне необходимы для дальнейшего развития страны. Однако не стоит преувеличивать масштабы этого влияния. Так, португальские и испанские священники принесли с собой науки и книги. Но многие из них подверглись гонениям. Проявился страх японцев перед чуждой идеологией. Последовал «указ о закрытии страны». Правительство запретило деятельность западнохристианских миссий в стране (1587). Законы 1636 и 1639 гг. запрещали японцам путешествовать за границу, а португальцам – оставаться жить в Японии. Власти пытались воздвигнуть «бамбуковый занавес» на пути проникновения в страну чуждой идеологии, введя запрет на книги, написанные в Пекине священниками-иезуитами и обращенными в христианство китайцами. Указом от 1630 г. запретили ввоз 32 произведений религиозного и научного содержания, написанных М. Риччи и другими учеными-иезуитами. Экземпляры этих книг были сожжены. Некоторые были упрятаны в специальные хранилища («Элементы» Эвклида, «О дружбе» Цицерона, труды по астрономии или географии, другие книги). Ввели цензуру на печатную продукцию. Строгости стали почти драконовскими с 1685 г., когда лишь за обнаружение на борту судна книг, где упоминалось бы о христианстве, команду изолировали, груз арестовывали, а капитану корабля запрещали появляться в японских водах. Книги на европейских языках (которых в Японии тогда никто еще не знал) не подлежали запрету. [69]

69

Николаева Н. С. Япония – Европа: диалог в искусстве. М., 1996. С. 32–33.

Виной тому нередко были сами миссионеры. Находившийся в плену у японцев ряд лет В. М. Головнин (1811–1813) объяснял причины предпринятых японцами дискриминационных мер против западных «крестоносцев»: «Главной, или, лучше сказать, единственною, причиной гонения на христиан японцы полагают нахальные поступки как иезуитов, так и францисканцев, присланных после испанцами, а равным образом и жадность португальских купцов; те и другие для достижения своей цели и для обогащения своего делали всякие неистовства; следовательно, и менее прозорливый государь, нежели каков был Тейго, легко мог приметить, что пастырями сими управляло одно корыстолюбие, а вера служила им только орудием, посредством коего надеялись они успеть в своих намерениях. Но, несмотря на все это, изгнанные из Японии миссионеры в свое оправдание и по ненависти к народу, не давшему им себя обмануть, представили японцев перед глазами европейцев народом хитрым, вероломным, неблагодарным, мстительным – словом, описали их такими красками, что твари гнуснее и опаснее японца едва ли вообразить себе можно. Европейцы все такие сказки, дышащие монашескою злобою, приняли за достоверную истину». Этот стереотип в отношении других стран и народов стал едва ли не общепринятым

для Европы или США. Предприняли попытку завязать торговые отношения с Японией и французы. Но они больше внимания обращали на ритуальную, а не на деловую сторону визита. В «Путешествии Шардена» дается рекомендация: «Самое лучшее свое платье, которое ни разу еще не было надето вами в Японии, а также подобное платье вашей свиты вы должны сохранить до дня представления ко двору, до дня вашей аудиенции. Как скоро вы прибудете туда, распорядитесь, чтобы свита ваша запаслась небольшими кожаными башмаками и туфлями. Полы в японских домах покрыты коврами, и по этой причине, входя туда, вы должны снять башмаки; да лучше иметь башмаки без каблуков, чтобы вы удобнее могли их сбросить». Интерес к Японии проявила и Россия. Первый японец объявился в России в XVII веке. Им был некто Дэнбэй. В 1701 г. его препроводили в Москву и на основании сообщений составили доклад, где описывались географическое положение Японии, государственный строй страны, вооружение, религия, ресурсы, обычаи, ремесла. Так мы впервые узнали о Японии из уст самих японцев. В 1702 г. Дэнбэя принял сам Петр Великий. Его взяли, как говорится, на государственный кошт, крестили, нарекли Гавриилом и присвоили звание «учителя японской школы в России». Пути в Японию русские тогда еще не знали. Известно и пребывание японского купца Кодая со спутниками, попавшими в Россию после кораблекрушения. Екатерина II пожаловала ему золотую медаль, 600 рублей, жилище и стол. Затем было принято решение отправить его в Японию на фрегате «Слава России». [70]

70

Ясси Иноуэ. Сны о России. М., 1987. С. 18.

Обсуждение теории Коперника, или Диспут ученых. XVIII век

Эти отношения получат развитие в ходе визита в Японию чрезвычайного и полномочного посланника России Н. П. Резанова (1764–1807). На корабле «Надежда» он совершил первое кругосветное путешествие; а затем туда же прибыла и эскадра адмирала Путятина (1853). Военный корабль «Надежда» вышел в море, оставив Петропавловскую гавань, направился к берегам Японии и прибыл в страну в сентябре1804 г. Н. Резанов обратился к команде с речью: «Россияне! Обошед вселенную, видим мы себя, наконец, в водах японских! Любовь к отечеству, мужество, презрение опасностей – суть черты, изображающей российских мореходов; суть добродетели, всем россиянам вообще свойственной. День сей, друзья мои, знаменит в отечестве нашем (день коронования государя Александра I); но он еще будет знаменитее тем, что сыны его в первый раз проникают в пространства империи Японской, и победоносный флаг России ознакомливается с водами нагасакскими». Казалось, японская сторона вполне созрела для установления связей с Россией. В Японии ждали прибытия русского судна и готовились принять русских. Жизнь требовала налаживания торговых отношений. Японские купцы валом валили в Нагасаки, прослышав о приезде русских. Они предлагали и свои условия торговли. Тем неожиданнее были результаты переговоров. Сгун заявил, что никаких переписок с россиянами иметь нельзя, в города иностранцам заходить запрещено, посольства император принять не может и торговли с Россией не желает и не просит. Ответ был подобен ушату ледяной воды, тем более что ранее были приняты иные решения. На самом деле причиной отказа была смена советников и ориентиров. Прежде, еще во время прибытия в Японию миссии Лаксмана (1792), при дворе тогдашнего сгуна преобладало влияние сановника Девесама, видевшего в сношениях с иностранными державами (в том числе с Россией) залог обновления и развития родины. Его мнение было господствующим, к нему прислушивался и сгун. Тогда духовный император (микадо) был скорее «фантомом власти». Когда же скончался Девесама, возобладали изоляционистские настроения, господствовавшие двести лет. Как всегда бывает в таких случаях, за отказом прослеживалось давление голландской стороны, желавшей сохранить права приоретной торговли и сношений с Японией. Сыграли роль и противоречия между сгуном и императором. Впрочем был свой резон и в мнении, высказанном в «Русской Старине» нашим военным специалистом К. Военским (1895): «Имей мы в то время в Тихом океане эскадру, которая могла бы поддержать наш авторитет в Японии, исход переговоров был бы, вероятно, иной, и честь открытия Японии для европейской торговли, – как это сделано было 50 лет спустя американской эскадрой Перри, – принадлежала бы России». [71]

71

Командор / Сост. Авдюков Ю. П., Ольхова Н. С., Сурник А. П. Красноярск, 1995. С. 278.

Различия во вкусах, порядках и нравах не могли не сказаться на взглядах и поведении. Это в свою очередь наложило отпечаток на отношения между представителями различных рас и наций. К примеру, португальцев удивляли некоторые особенности поведения японцев и даже их внешний вид. Если европейские женщины стремились к белизне зубов, то японки видели особый шик в черных зубах (японские модницы делали с помощью железа и уксуса свои рот и зубы черными). Европейцы совершали омовение дома в интимной обстановке. Японцы мылись совершенно открыто (в общественных банях или перед домом). Европейцы меняли репертуар пьес в театрах. Японцы предпочитали однообразие сюжетов. Европейцы любили в музыке богатство, гармонию звуков. Напротив, японцы в песнях, музыке непривычно тянули протяжный мотив («все дружно воют»). Европейцы совсем теряли голову при виде золота, драгоценностей или иных сокровищ, а японцы полагали бесценными самые что ни на есть простые вещи. Они сочли тягу европейцев к дорогим вещам или камням пустой и даже где-то позорной привычкой. Европейцы стремились выразить в живописи батальные сцены или сложные композиции, тогда как японец мог восхищаться даже простым деревцем или певчей птицей. Признаться, и японцы нередко взирали на иностранцев с большим изумлением и опаской. Скажем, в начале XVIII в. самые невероятные слухи ходили о голландцах. Японцы назвали их «красноволосыми» (комо), частенько сравнивая их с демоническими существами буддийского пантеона. Японец, посетивший голландский корабль, к примеру, оставил такое описание странных чужеземцев: «Лица у них темные, болезненно-желтоватые, волосы желтые, а глаза зеленые. Кто же при виде их не обратился бы в бегство от страха?!». Часто их образы и вовсе представлялись самыми невероятными: «Говорят, будто у голландцев нет пяток, что глаза у них, как у зверей, и что они великаны». Впрочем, японцы честно отмечали и те достоинства, которые их поразили в голландцах: «Они самые лучшие в мире мореходы, сведущие в астрономии, географии и предсказаниях. Они также первоклассные медики». Как видите, непонимания, заблуждений и мистификаций хватало с обеих сторон. Причина такого конфликта проста: речь шла о совершенно различных моделях культуры и мировосприятия. [72]

72

Диксон В. Япония. Ее история, правительство и внутреннее устройство. С. – П.,1871. С. 254.

Кавахара Кэйга. Вице-адмирал Путятин со свитой (1853)

Все это, вместе взятое, должно, видимо, объяснить возникновение любого рода «занавесей» в истории взаимоотношений между многими странами. Такой рода «железный занавес» был принят на вооружение и в Японии. Власти там относились крайне настороженно к контакту граждан с иностранцами. Последним вообще запрещалось вступать в контакты с местными жителями. Если кому и разрешалось как-то общаться с голландцами, то это переводчикам, часто выполнявшим полицейско-шпионские функции, или проституткам. У входа на остров Дэсима в гавани Нагасаки, где была фактория, висела надпись: «Только для проституток. Для других женщин вход воспрещен». Так что в некотором смысле и тут самыми первыми культурными посланниками в Японии оказались «жрицы любви»: «Посетивший сегодня и завтра придет, не придет, так другой его место займет». Хотя в отношении замужних дам законы страны были очень строги и, пожалуй, даже чересчур суровы (если ее обнаруживали с другим мужчиной, муж или родственники обычно наказывали бедняжку лютой смертью). [73]

73

Кин Д. Японцы открывают Европу. М., 1972. С. 16.