Нарушая правила
Шрифт:
— Умница, — Тим тянется ко мне, обхватывает мою голову и целует в висок, после бережно прикасается к лицу. — Я говорил, как мне с тобой повезло?
То, как Тим смотрит на меня — выразительно и ласково, звук его хрипловатого голоса заставляют мой пульс ускориться. По щекам разливается румянец, и я ощущаю себя самой счастливой девушкой на свете.
И, хотя Чемезов точь-в-точь повторяет слова, сказанные сегодня Аней о парнях, мои губы расползаются в улыбке. Неважно, что говорят другие, главное
А потом я совсем некстати вспоминаю нашу переписку с Фрицем.
— Тим… — вылетает у меня.
— Да?
Не говори ему, не говори ему.
Я медленно выдыхаю. Прямо сейчас я не хочу думать о проблемах Ани и просьбе Фрица.
Я тоже за разумный эгоизм.
— Да нет, ничего, — и качаю головой.
— Поехали куда-нибудь, меня срочно надо покормить, — заявляет Тим. — Хочу мяса! Я знаю одно классное место, у них офигенные блюда на гриле. А в шесть мне Марка на тренировку надо отвезти.
Глава 22. Тим
Я нажимаю кнопку интеркома.
Что за фигня?
Обычно, я спокойно мог входить в дом моей матери и ее мужа. Кто-то из охранников всегда находился на посту перед мониторами и следил за камерами, которыми был утыкан периметр владений отчима. Меня знали в лицо и без всяких звонков и дополнительных санкций впускали на территорию. Однако сегодня я топчусь у ворот словно незваный гость.
— Добрый вечер. Чем могу вам помочь? — раздается мужской голос из динамика.
Я поднимаю лицо к камере.
— Это Тимофей. Ворота откройте. Мне брата нужно забрать.
— Владимир Петрович и Татьяна Сергеевна не давали никаких распоряжений на этот счет.
— В смысле? Ворота откройте! — рявкаю я.
— К сожалению, ничем не могу помочь.
— Моя мать дома? — интересуюсь у охранника, закипая от ярости.
— Нет. Татьяна Сергеевна ещё не вернулась.
— Просто замечательно… Твою мать.
Матерясь себе под нос, я возвращаюсь в машину и в бессильной злобе бью ладонями по рулю.
Этот старый упырь переходит все границы.
Как же он меня бесит, господи!
И это точно он приказал не впускать меня. Мать бы никогда так со мной не поступила.
Наверное…
Я тянусь за сигаретами, но в итоге хватаю телефон и звоню матери.
— Мам? Что происходит? Почему меня к Марку не пускают? Где мой брат? — с ходу набрасываюсь на нее.
— Он дома, — коротко отвечает мама.
— Позвони вашим волкодавам, пусть приведут Марка, я в машине жду.
— Не получится. Служба безопасности подчиняется только Володе. А он запретил Марку с тобой встречаться, — она
— Ясно, фюрер вернулся с охоты.
— Да, вчера приехал, — устало произносит мать.
— Что-то я не слышу радости в твоем голосе, — цепляюсь к ее унылой интонации.
— Тима, не лезь. Не нарывайся. Володя… не любит, когда идут против его воли, — не своим голосом произносит мама.
— А мне насрать, что любит твой Володя?! — рычу на нее.
— Немедленно смени тон! — одергивает меня.
— Да какого черта вы делаете?! — все равно продолжаю орать.
— Мы с Володей поговорили, Марку не нужны никакие тренировки.
— А сына вы не хотите спросить?! Ему понравилось! Он там с нормальными пацанами познакомился! Ему нужны друзья! — пытаюсь до нее достучаться.
— Тима… Может, поужинаем? — ни с того ни с сего предлагает мама.
— Ты издеваешься, да?! — вылетает у меня.
— Приезжай. Через час на набережной.
На этом она бросает трубку.
Шокированный таким поворотом я отнимаю телефон от уха и, как дебил, смотрю на экран.
Это что сейчас было? Какой, блин, еще ужин?
Я швыряю телефон на соседнее кресло и смотрю в окно. Над трехметровым забором возвышается особняк, неприступный и мрачный в сгущающихся сумерках.
Мой взгляд скользит выше, туда, где располагается зимний сад. А потом я отчетливо вижу силуэт отчима. Он стоит и смотрит прямо на меня.
Трусливый сукин сын.
Я дергаю рукой, намереваясь высунуть ее и показать отчиму средний палец, но сдерживаю себя от глупой выходки.
Я давно не мальчик и не его пасынок.
Но, покуда отчим решили, что мне не следует переступать порог его дома, так и будет. Я не смогу защитить Марка. А значит, нужно договариваться хотя бы с матерью.
А еще я уверен, мама явно чего-то не договаривает…
Я завожу двигатель, сдаю назад и еду на встречу с ней, намереваясь это выяснить.
В детстве, мне казалось, я всегда точно знал, чего хочу. Неважно, что это было: пицца, новая видеоигра или морская кругосветка. Не могу сказать, что тогда мне удавалось ставить цели и добиваться их, но я с полной уверенностью мог говорить о своих желаниях. А потом мои желания скатились до уровня потребностей. Я понятия не имел, куда иду. Учеба, отношения с близкими — все казалось каким-то неважным. Я словно плыл в тумане на спущенных парусах. И мне даже нравилось мое саморазрушительное поведение. Я считал себя таким, знаете, бунтарем, мятежной душой, сыном анархии, в действительности же даже смешно вспоминать о тех временах.