Нас было тринадцать

Бобров Леонид

После ужина столовая быстро опустела. Только Кронид Августович и Петя сели за шахматы. Я попробовал последить немного за игрой, но так и не понял, что происходит на доске, и отправился к севе.

Дверь в комнату Гиви была закрыта неплотно, и до меня донесся приглушенный шепот Марины:

– Гиви, родной мой! Я люблю тебя. Я верю тебе.

Я понимал, что подслушиваю чужой, сугубо личный разговор, чувствовал, что краска заливает мне лицо, но уйти не мог. Какая-то сила не давала уйти.

А Марина продолжала:

– Ну, Гиви,

почему же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Поругай меня как следует! Да, я дура, я кокетничала, флиртовала, но он мне не был нужен. Ты ходил мрачный, злой, ревновал, а я говорила себе: "Гиви меня любит". Только ты, только ты один существуешь для меня. Ну, почему ты молчишь? Скажи что-нибудь. Я люблю тебя. Мы будем всю жизнь вместе.

– Эх, Маринэ, Маринэ, что ты наделала.
– В тихих словах Гиви прозвучали и горечь, и тоска, и безнадежность.

Чьи-то шаги послышались в конце коридора. Я опомнился и быстро ушел в свою комнату.

Долго я лежал в темноте, не зная, что теперь делать. Снова заняться, холодными логическими выкладками: "Гиви был тут, Виктор шел там?.. Где был Гиви двенадцать минут?"

– Ты что в темноте?
– сказал Олег, входя в комнату и пытаясь ощупью найти выключатель.

Олег сел, закурил.

– Как тебе удалось разобраться с ботинками Листопада? спросил он.

Я рассказал о беседах с тетей Лизой и Петей.

– Не было триконей, этим все решается, - закончил я.

– Да, если это действительно так. Но у меня сомнения. Прежде всего поскользнуться можно и в ботинках с триконями, если ступить на чистый твердый лед. Маловероятно, но можно. Поэтому свидетельство Пети не вполне убедительно.

– Но ведь тетя Лиза утверждает то же, что и Петя.

– Это я понял, - продолжал Олег.
– Но и тетя Лиза едва ли твердо помнит, в какой обуви был Листопад. Сейчас поясню. Когда речь шла о Петровиче, она рассказала, что при звуке сирены он вскочил и опрокинул стакан с чаем. Это мелочь, но мелочь, которая оставляет след в памяти. В случае с Листопадом такой яркой, запоминающейся детали не было, поэтому тетя Лиза могла ошибиться.

– Хватит. Ты уже решил, что Листопад виновен, и слышать ничего не хочешь. Факты - ты их не видишь. Но Листопад был без шипов, понимаешь - без шипов. Откуда синяки?

– Не кипятись, Игорь. С фактами, конечно, не спорят. Но, повторяю, поскользнуться можно и в ботинках с триконями. А тетя Лиза... Постой, разве не мог Листопад принести на кухню дрова, и лишь потом переобуться?

Видимо, Олег находился под сильным впечатлением истории с защитой диссертации. Возможно, он примирился с мыслью о виновности Листопада и недоверчиво воспринимал все то, что ей противоречит. Я же не хотел расстаться с сегодняшним успехом. Разговор с тетей Лизой я в особенности с Петей убедил меня в невиновности Листопада. Мне казалось, что остается сделать один шаг - снять возможные подозрения с Гиви и этим исчерпать дело. Сомнения, высказанные Олегом,

отбрасывали меня назад.

Стук в дверь прервал наш спор. Вошла Марина.

У нее были покрасневшие, заплаканные глаза. Густые, длинные волосы цвета спелой ржи причесаны наспех. На лице следы пудры.

Марина молчала, не зная, с чего начать разговор. Ее пальцы нервно теребили край кофточки. Потом она закурила, тут же с непривычки закашлялась и с отвращением потушила папиросу.

Наконец Марина заговорила:

– Мальчики, происходит что-то ужасное. Гиви в отчаянии. У всех алиби, вы его подозреваете, но...

– Почему, - перебил Марину Олег, - почему его, а не Листопада?

Марина посмотрела на Олега, потом на меня. У нее был измученный взгляд.

– Но Андрей Филиппович в тот день был в ботинках без триконей, - сказала она.

– Откуда ты знаешь?
– спросили мы почти в один голос.

– Гиви мне сказал. Он это хорошо помнит.

Мы с Олегом переглянулись. Кажется, одна и та же мысль мелькнула у нас. "Уж Гиви в этом вопросе верить можно. Листопад - вне подозрений. Но тогда..."

– Мальчики, послушайте, - продолжала Марина.
– Гиви не мог это сделать. Вы его совсем не знаете. Он не мог... Мы знакомы почтя три года. Он смелый, честный, благородный. Он не мог ударить ногой, подкрасться и ударить сзади, в спину... Понимаете, не мог!..

Марина зарыдала.

Мы пытались ее успокоить, говорили, что тоже не верим в виновность Гиви, дали ей воды. Марина сделала несколько глотков, ее зубы стучали о край стакана...

– Но если это так, - продолжала Марина, несколько успокоившись, - то сделайте что-нибудь. Докажите, что он невиновен. Подумайте, вы же умные, вы можете. Я прошу вас.

Кажется, она считала, что алиби - это любое доказательство невиновности.

Марина посидела еще несколько минут и ушла.

– Я действительно не могу поверить в виновность Гиви, нарушил молчание Олег.
– Он мог встретиться с Виктором, вспылить, подраться, наконец, если хочешь, вызвать его на дуэль, как ни смешно это звучит в наше время. Но он не мог его ударить в спину... Удар сзади? Нет, это не Гиви!

– Но как это доказать? Как доказать?!
– воскликнул я.
– Марина влюблена в Гиви, ее слова никого не убедят, а твои рассуждения о характере Гиви, о дуэли - подавно...

Было уже поздно, Олег поднялся, чтобы идти к себе.

Неожиданно появился Петрович.

– Не спите, ребята? Так я и думая. Хочу с вами посоветоваться, - сказал он, тяжело опускаясь на стул.

– Плохо идут дела у нас в лаборатории. Погиб человек, наш товарищ. Это кого хочешь выбьет из колеи. А тут еще выясняется, что погиб он не случайно. Вот и получилось работа стоит, коллектив распался. Кто-то с недоверием смотрит на Брегвадзе, кто-то на Листопада".

– С Листопадом все прояснилось, - перебил я и рассказал то, что удалось узнать в течение дня.