Нас называли ночными ведьмами
Шрифт:
На территории противника, недалеко от Киевской… Успели ли выбраться? И было ли кому выбираться? Мы с Клавой решили, что это Нина Ульяненко с Катей Тимченко. Женя, Женя… У меня дрожали руки и ноги, первый раз на моих глазах сгорел самолет… Машина у меня ходила по курсу как пьяная, но мне было не до нее.
Потом прилетела Дудина и доложила, что в 23.00 еще один самолет сгорел (Женя - в 22.18). Кто?? По порядку вылета - Высоцкая или Рогова. Сердце у меня похолодело. Я подбегала к каждому садящемуся самолету, но там Гали не было… Моя Галя не вернулась! Гады! Изверги! Кроме того, не вернулись Рогова-Сухорукова [81] и Полунина-Каширина. У Роговой рвались ракеты во второй кабине, она беспорядочно падала. Полунину сбили зенитки. Первых трех - истребитель.
15 августа
Теперь, когда Гали нет и она никогда не вернется… ой, как это жутко звучит, жизнерадостная моя Галочка! Это слишком жестоко. Я ношу ее фотографию в партбилете, я не могу переложить ее в маленький белый конвертик, куда я уже положила Женю - с такой болью в душе я похоронила и этого своего друга. А с Галкой я никак не решусь расстаться……Но ведь Галя была у тебя только одна, да и ту ты сама послала на смерть, товарищ штурман полка…»
* * *
Родным мы должны были сообщить, что девушки «пропали без вести». Мы понимали, что они не могли остаться живыми, но прямых доказательств не было.
И только после войны Рачкевич поехала в эти места и нашла могилы сгоревших девушек, которых похоронили местные жители.
Их захоронили в п. Красном, там же погребен и экипаж Белкиной-Фроловой, сбитый несколько раньше.
Стоит теперь памятник, и на нем 10 фамилий…
А в 2003 году вышла книга Михаила Зефирова «Асы люфтваффе, ночные истребители». И вот через 60 лет мы прочитали, что все 3 наших самолета сбил летчик Йозеф Коциок на истребителе Bf-110. Узнали мы, что немецкие летчики понимали: наши маленькие По-2 приносили им много неприятностей. Из-за небольшой скорости и низкой высоты полета их было очень трудно засечь бортовыми радарами и трудно сбить, приходилось убирать газ, выпускать шасси, снижая скорость своего самолета хотя бы до 200 км/час.
Кроме того, снаряды могли просто пробить насквозь полотняную обшивку По-2, не причинив особого вреда, поэтому, чтобы наверняка сбить эту «швейную машинку» (Nahmaschinen - называли их немцы из-за несильного тарахтения мотора), надо было попасть в двигатель или в пилота.
Поэтому летчик Йозеф Коциок гордился тем, что за одну ночь сбил три машины По-2. Сам он погиб ночью с 26 на 27 сентября 1943 года, когда его самолет столкнулся со сбитым советским самолетом… [82]
Я говорила с автором книги М. Зефировым, и он спросил меня: «А что сталось со сбитыми экипажами?» - «Они сгорели живыми в воздухе вместе со своими машинами. Парашютов в то время у нас не было».
* * *
Девушки нашего полка вместе с мужчинами-летчиками участвовали в освобождении Новороссийска. Когда началось наше решительное наступление на Новороссийск, то в помощь наземным войскам и десанту морской пехоты направлялась авиация, в том числе 8 экипажей из нашего полка. Руководила группой Серафима Амосова - зам. командира полка. Стояли наши летчики на той же площадке, что и морская авиационная часть. Они уступили девушкам две свои землянки и с большим интересом наблюдали, как они работают, как бомбы вешают, как ночью непрерывно уходят на цель. Надо сказать, цель сложную. Маршрут проходил или над [83] морем, или над горами и ущельями. Были очень сильные воздушные потоки. Каждый экипаж успевал за ночь сделать 6-10 боевых вылетов. Аэродром находился близко от передовой, в зоне, достижимой для корабельной артиллерии противника.
Наступила последняя ночь перед штурмом Новороссийска, ночь с 15 на 16 сентября. Получив боевую задачу, летчики вырулили на старт. На командном пункте аэродрома присутствовало командование воздушной и наземной
Это была незабываемая, страшная и вместе с тем захватывающая картина. По окончании артподготовки полк получил приказ на вылет. Всю ночь самолеты подавляли очаги сопротивления противника, и на рассвете поступил приказ: разбомбить штаб фашистских войск, расположенный в центре Новороссийска у городской площади, и экипажи полетели вновь. Штаб был уничтожен.
Когда вернулись, прочли радиограмму, полученную с передовой, от моряков, сражавшихся на земле: «Благодарим братишек-ночников за поддержку с воздуха». Они и не знали, что вместе с «братишками» летали и «сестренки»…
Опыт боев за освобождение Новороссийска, опыт совместной работы наземных войск и ночных бомбардировщиков очень пригодился при форсировании Керченского пролива, при создании плацдарма уже на Крымском берегу, а потом и на Одере, а потом и на Висле.
* * *
Не было мужчин в нашем полку. Но однажды на Кубани Армия прикомандировала к нам радиотехника. Была острая необходимость установить радиосвязь хотя бы с одним самолетом - разведчиком погоды, чтобы летчик мог сообщить в полк о метеообстановке над целью, о возможности начать полеты. Иначе надо было ждать его возвращения и упускать возможное время работы. Ведь все годы - одна основная цель: сделать больше вылетов. Фамилия техника была Куршин, не то женская, не то мужская, как у нашего техника - Корсун. Невысокий скромный парень. Очень стеснялся наших активных девочек. В столовую ходил всегда один, после того, как все 200 человек уже поели. И все бы ничего, да вот выдали ему на продскладе БАО женское белье (а тогда уже выдавали нам не только кальсоны)… [84]
И тут Куршин не стерпел. Заявил командиру, что все равно радиосвязь установить он не сможет, слишком трудно на нашем самолете, поэтому просит откомандировать его обратно! Так и сделали…
Со станицей Ивановской у меня связано еще одно переживание. 10 сентября вызвали меня утром в штаб дивизии, которая находилась в станице Старотиторовской. Я взяла дежурный самолет с летчиком. Полетели. Не очень приятно на Кубани днем лететь, ходят немецкие истребители. Ну и шли мы бреющим, низко-низко над землей, мне даже было не очень приятно и как-то напряженно. Впереди показался какой-то поселок, а перед ним невысокий курган и речушка. Летчик мой поднялась повыше, я расслабилась, и тут вдруг удар мотором о какое-то препятствие. Летчик развернула машину вправо, чтобы не шлепнуться на дома. Самолет пошел над кукурузным полем, скапотировал, и мы вывалились из кабин вверх ногами. Скорее всего были не привязаны. Стукнулись головами о землю… Когда опомнились, летчик высказала мне, что она думает обо мне, что сидела я в кабине, как пешка… И я пошла [85] в дивизию - километров десять от места аварии. Когда дошла, узнала, что нас уже ищут. Машина была полностью разбита и в кукурузе ее не было видно.
Взял меня полковник, заместитель командира дивизии по летной части в легковой автомобиль, поехали. День жаркий, дышать нечем. Пилот ждет у самолета. Говорит: «Я ходила на курган, там стоит здоровый белый столб, мы его не разглядели и врезались в него». А мне мигает одним глазом. «А рядом большая бахча с дынями, меня сторож угостил…»
Полковнику было жарко лезть на высотку, и мы поехали на бахчу, а потом в полк…
Так в акте и фигурировал белый столб. Только потом мне летчик рассказала, что врезались мы в землю, так мотором ее и пропахали. Но если бы это было установлено, оргвыводы могли быть другими, а так - столб белый, можно и не заметить. Дали нам все-таки по выговору за «неосмотрительность».