Нас называли ночными ведьмами
Шрифт:
Глубоко уважающая Вас
Руднева Е.
Профессор Блажко ответил Жене, и еще много раз они писали друг другу.
* * *
Из дневника Жени Рудневой:
« 2 декабря
Вчерашний день нам кажется случайным,
А счастье принесет совсем другой…
Недавно я об этом подумала. И глупая мысль, совсем парадокс, пришла мне в голову: ведь сейчас война, кругом столько ужаса и крови, а у меня, наверное, сейчас самое счастливое время.
17- го было вручение орденов. Этот день я надолго запомню… Вместе с нами вручали ордена и братцам… Перед обедом подали водку. Никак нельзя было не выпить. И вот я отлила половину стакана сидящему рядом со мной штурману-братику, и мы с ним выпили -за процветание штурманского дела. Вчера мне летчик, который сидел у меня слева на том обеде, сказал, что этот штурман погиб. Так что процветание штурманского дела не состоялось…» [61]
* * *
А водку нам выдавали каждое утро после полетов. Когда усталые летчики, промерзшие за долгие, особенно зимние, ночи, после обстрела и прожекторов, едва волоча ноги, приходили в столовую на завтрак, полагались им «наркомовские 100 грамм». Надо было снять напряжение, помочь расслабиться. Первые дни войны на фронте женскому полку давали вино, потом его не стало, пошли в ход водка, различные самогонки из винограда: чача, рака, карамурзянка (по фамилии начальника тыла фронта).
Некоторые девушки не могли заснуть после тяжелых полетов, тогда сливали для них водку из нескольких стаканов…
Я водку не пила. Во-первых, мою даже самую тяжелую работу никак нельзя было сравнить с тем, что испытывали экипажи: «каждый полет, как на расстрел». У меня такого стресса не было. А во-вторых, дала себе зарок после одного случая. [62]
В самые первые дни войны на фронте я заболела малярией с высокой температурой. Полк улетел на новое место, а я осталась в медсанчасти. Штаб Воздушной Армии прислал за мной связной самолет со штурманом Армии Суворовым. Сели с ним вдвоем во вторую кабину, по дороге где-то была посадка, дали нам обед и «по 100 грамм». Суворов уговаривает меня: «Выпей, это самое лучшее лекарство от малярии, сразу будет хорошо». А я ее сроду не пила, в нашей семье мужчин не было, водки - тоже, а если оставалась от гостей, то я ею лицо протирала, очень полезно…
Ну, я взяла стакан и хлебнула из него, как воду… Что со мной было: я поперхнулась, из глаз потекли слезы, начался кашель… Как же хохотали мои мужчины, уж так были довольны… А я сказала себе: никогда во всю войну не выпью больше водки, никогда. И не выпила.
Об этом знала Бершанская, и всегда помогала мне уйти от уговоров каких-либо гостей. Одно было нарушение: в декабре 1944 года, в мой день рождения, Дуся Бершанская, поздравляя меня, сказала, что у нее нет ничего другого и уж глоточек выпить можно, скоро победа, возьмет она грех на себя…
* * *
Из письма Жени родителям:
«Если бы вы знали, как нас принимают местные жители и на нашей территории, и на освобожденной теперь Красной Армией. Придешь, согреют воды умыться, кровать
Из дневника Жени:
«СМЕЛОСТЬ - это отличное знание своего дела плюс разумная голова на плечах и все это умноженное на жгучую ненависть к врагу».
* * *
В одном из полетов Никулиной и Рудневой у них зависла бомба, заел бомбодержатель. Она могла сорваться в любое время. Посадка в таких случаях очень опасна, бомба может упасть при посадке и взорваться на аэродроме. Когда самолет возвращался с бомбами, штурман давал красную ракету, предупреждающую руководителя [63] полетов… Однако сели они благополучно, отрулили с посадочной полосы и увидели, что бомбы нет… Ее искали по всему старту всю ночь. Полеты были остановлены. И нашли утром… в колодце на окраине станицы. С тех пор о точности бомбометания Рудневой ходили легенды…
В дни затишья на фронте, чаще всего при подготовке новой операции, у нас случались перерывы в боевой работе. Тогда мы проводили конференции по философии или по тактике бомбометания, разрабатывали методику полетов парами, чтобы выручать друг друга, устраивали вечера самодеятельности, выпускали литературный журнал со статьями, стихами, заметками о нашей жизни. Всю войну выпускалась также стенная юмористическая газета «Крокодил», которую придумывали и оформляли Руфина Гашева, Таня Сумарокова и Надя Тропаревская. Некоторые из журналов и газет сохранились до наших дней.
Удивительно, но цветные картинки хранились более 60 лет. Здесь хочется вспомнить о Тропаревской. Надя была немного [64] постарше нас, невысокая, спокойная, последний год войны служила связным летчиком, и мне приходилось много с ней летать. За ней тянулась легенда тех 400 прыжков с парашютом, которые она сделала до войны. Когда нам выдали парашюты в 44-м году, Надя проводила тренировочные прыжки.
После войны Надя долгое время работала в ДОСААФ, обучая молодежь искусству прыжков с парашютом. Она не раз занимала призовые места на всесоюзных соревнованиях, стала чемпионом СССР по прыжкам на точность приземления и по затяжным прыжкам. В 1952 году получила звание «Заслуженный мастер спорта СССР». На ее счету 613 парашютных прыжков. А последнее место работы - старший инженер-испытатель грузовых парашютных систем.
В 1942- 1943 годах постепенно наш полк из комсомольского превращался в партийный. Уходя на боевое задание, летчики писали заявления: «Хочу идти в бой коммунистом». Нужно помнить, что те, кто вступал в партию в годы войны, на фронте, приобретали только две привилегии: быть первыми в бою и обрести страшную смерть, если доведется попасть в плен. Поэтому такой выбор заслуживает уважения, как бы ни оценивать деятельность партии с позиций сегодняшних представлений.
Летом 1943 года выбыла из строя штурман полка Соня Бурзаева. Я помню, что назначали мы на эту должность Женю Рудневу с опаской. Безусловно, в это время она была лучшим штурманом в полку. Отлично зная теорию самолетовождения, умело применяла ее в боевой работе. В воздухе вела себя удивительно спокойно и уверенно. Но нас смущал ее мягкий характер, была она какая-то вся «нестроевая», боялись, что не сможет быть настоящим требовательным командиром. Да и сама она очень не хотела уходить от своего любимого летчика - Дины Никулиной.