Нас называли ночными ведьмами
Шрифт:
Пролетев несколько минут, я услышала подозрительный шум в моторе. Вскоре подбавился еще и скрежет.
– Что с мотором?
– спросила мой штурман Полина Гельман.
– Я уже давно прислушиваюсь. Что-то случилось.
А до цели еще далеко… Куда деваться, если сейчас откажет мотор? Под крыльями бомбы. Ночь. Садиться с бомбами ночью вне аэродрома - почти самоубийство. Сбросить бомбы на территорию, занятую нашими войсками - преступление. Решили возвратиться.
Разворачиваюсь, беру обратный курс. Мотор гремит, свистит, шипит… За эти долгие минуты, когда мы летели на тарахтящем, как разбитая телега, моторе, у нас прибавилось, наверное, седых
Как только самолет остановился, мы выскочили из кабин и подбежали к мотору. От пяти цилиндров осталось только три, из двух отверстий торчали поршни. Это был наш последний полет. А уже 8-го мая мы узнали, в что война окончена…»
* * *
За последнюю неделю наш Второй Белорусский фронт под командованием маршала Рокоссовского продвинулся на сотни километров. Он наступал так стремительно, что немцы были застигнуты врасплох, уверенные в том, что река Одер - надежная преграда для советских войск. [312]
Наш аэродром - зеленое поле на окраине городка Брунн, севернее Берлина. Но летаем мы с «подскока» - площадки, которая расположена значительно ближе к фронту.
Близится конец войны - противник всюду капитулирует. Летать почти некуда. Осталась только группировка в районе порта Свинемюнде, откуда немецкие войска спешно удирают пароходами через Балтийское море. Мы бомбим порт.
Ночи туманные, большая влажность, ведь море рядом. Свинемюнде - к северо-востоку от нашей точки. Так что в самом конце войны на наших компасах стоит не западный, а почти восточный курс.
…Взят Берлин. Это значит - конец войне. В это трудно поверить. Так долго, бесконечно долго она тянется.
На новом месте мы, как обычно, должны знакомиться с районом боевых действий. Задание - полет по треугольнику днем. И, конечно, каждая старается отклониться от маршрута в сторону Берлина. Какой он, Берлин, столица поверженной Германии, «логово фашистского зверя», как его называют в газетах?
И вот нам открывается огромный серый полуразрушенный город. Он весь дымится, кое-где догорают пожары. Небо почти сплошь затянуто дымом, и солнце светит слабым желтоватым светом, как при солнечном затмении. В воздухе пахнет гарью.
Рейхстаг, Бранденбургские ворота… Еще раз - большой круг, и, выбравшись из дыма, летим домой, где ярко светит майское солнце…
* * *
Пришла Победа. В этот день мы надели платья. Правда, форменные, с погонами. И туфли. Не сапоги, а туфли, сшитые по заказу. Их привезли на машине. Полный кузов - выбирай! Настоящие туфли, коричневые, на среднем каблучке… Конечно, не ахти какие, но все же туфли. Ведь войне конец!
Победа! Это слово звучало непривычно. Оно волновало, радовало и в то же время, как ни странно, немного тревожило…
Мир… Он
Четыре года… Мы ушли в армию, когда нам было девятнадцать, даже восемнадцать. За эти годы мы повзрослели. Но, в сущности, настоящая жизнь, с ее повседневными заботами и тревогами, для [313] нас еще не начиналась. Никто из нас толком не знал, что его ждет впереди. Одни мечтали учиться, вернуться в институты, к прерванной учебе. Другие хотели летать…
С наступлением мира всех потянуло домой. Сразу. Захотелось остро, до боли в сердце, туда, где нас ждали, где все - такое знакомое, близкое, свое, где Родина…
Люди по- разному представляют себе Родину. Одни -как дом, в котором они родились, или двор, улицу, где прошло детство. Другие - как березку над рекой в родном крае. Или морской берег с шуршащей галькой и откос скалы, откуда так удобно прыгать в воду. [314]
А я вот ничего конкретного себе не представляю. Для меня Родина - это щемящее чувство, когда хочется плакать от тоски и счастья, молиться и радоваться.
* * *
Альт Резе под Нойбранденбургом. Курортное место. Большое голубое озеро, лодочная станция, стадион, кругом сосновые леса… Война кончилась, и нам, наконец, дали отдых. Первый настоящий отдых с октября 1941 года. Главное наше увлечение здесь - волейбол. Соревнуются между собой эскадрильи…
Тем временем близился Парад Победы, в котором должна принимать участие и фронтовая авиация. Наш полк будет представлен одной эскадрильей из летчиков - Героев Советского Союза. Строй девяти По-2 - три звена - пролетит над Красной площадью.
Мы прилетели в Москву и приземлились на подмосковном аэродроме в Подлипках. Здесь, ожидая Парада, каждый день тренировались, летая строем. Свободного времени у нас оставалось много, и мы уезжали на электричке в Москву, чтобы сходить в театр. Все буквально «заболели» Большим театром, куда ходили на каждый спектакль. В то время на сцене Большого блистала Галина Уланова, а Майя Плисецкая только начинала свою карьеру.
В день, когда был назначен Парад Победы, погода вдруг испортилась, и авиация, вместо того, чтобы красиво пролететь над Красной площадью, осталась на своих аэродромах. Над Москвой сгустились темные тучи, загремел гром, пошел дождь, и парад состоялся без небесного представления. А ведь был тщательно составлен сложный план, где учитывались различная скорость всех видов самолетов, время прибытия на контрольный пункт и пр.
Но мы не очень огорчились, а пошли вечером на «Жизель» смотреть в который раз Уланову…
Вот что писал в своих воспоминаниях военный летчик из полка "Нормандия-Неман" Франсуа де Жоффр:
«…Русские летчицы, или "ночные колдуньи", как их называют немцы, вылетают на задания каждый вечер и постоянно напоминают о себе. Подполковник Бершанская, тридцатилетняя женщина, командует полком этих прелестных "колдуний", которые летают на легких ночных бомбардировщиках, предназначенных для действий ночью. В Севастополе, Минске, Варшаве, Гданьске - повсюду, где бы они не появлялись, их отвага вызывала восхищение всех летчиков-мужчин». [315]