Наш бронепоезд. Даешь Варшаву!
Шрифт:
– Что расселись? Я подводу нашла, ждет транспорт, – Катерина, как всегда, возникла неожиданно. – Хватай мешки, отходим по-английски – без слез и поцелуев.
Часть четвертая
– Да, в Одессе все по-особенному.
– А то. У нас и власть менялась аж 47 раз.
Каковы итоги и последствия Гражданской войны? Долгих двадцать лет понадобилось нашей стране, чтобы окончательно изжить последствия братоубийственного противостояния.
Город пребывал в полной растерянности и замешательстве. Последние политические события окончательно смутили умы, а тон жесточайших приказов о «пресечении спекуляции, мародерства и нарушения режима временного перемирия в особо сложный для Советской Республики момент» вызвал даже легкую панику. Ходили слухи о скорой высадке итальянского экспедиционного корпуса.
Катя предпочла войти в город пешочком, без помпы. Личный состав потел под тяжестью мешков с вещичками и «шрифтом», но не возражал. План был прост – устроиться где-нибудь на окраине, припрятать компрометирующий груз и уже потом, не торопясь, изыскивать возможности эвакуации за море.
Стараясь избегать людных мест, сразу свернули в тихие переулки. Прошли по улочке, затененной старыми акациями, рядком тянулись обшарпанные домишки из ракушечника, легкомысленно тявкала собачонка за старым забором. Без особого интереса за прохожими наблюдал дед, сидящий на лавке, – за последнее время в городе видели уйму военных и полувоенных людей в самых разнообразных мундирах, погонах, бантах и нашивках.
У перекрестка скучали продавцы крошечного базарчика, в основном продавали овощи. Между кабачками и помидорами затесался господин с растрепанными томиками сочинений «Тысячи и одной ночи» и целой коллекцией очков, пенсне и моноклей с треснутыми стеклами. Вероятно, оптические приборы пользовались повышенным спросом на окраине славного города. Часть разведгруппы с огромным интересом уставилась на обшарпанный старинный лорнет. Саму Катю больше интересовали бутыли молока – в последнее время с молочными продуктами как-то не заладилось. Не успела подумать, Прот уже сдвинул картуз на затылок и принялся торговаться с молочницей. Витка тоже с кем-то бойко болтала на своем хохло-польском идише.
Домик, куда привел босоногий и всезнающий десятилетний абориген, стоял в тени, до крыши оплетенный виноградом. Курлыкали голуби, ветер доносил запах близкого моря. Местечко безлюдное, за забором начинается пустырь. Витка договаривалась с хозяином о постое. Остальные устало сидели на рассохшемся бревне – молочная бутылка уже опустела, хотелось разуться и пообедать по-настоящему. Прот тянул носом:
– Вот оно, море, да?
– Оно самое, – снисходительно сказал Герман. – Еще насмотришься. Надоест до тошноты.
– Що ты пугаешь? – обиделся Пашка. – Море – это море. Разве оно надоест? Ты, Протка, не слушай его благородие. Герман у нас все видел, все знает. Эстет, хм.
– Не митингуй, – прапорщик улыбнулся, машинально скребя ногтем пятно на ветхих брюках. – Я к тому, что меня на пароходе здорово мутило. Прямо как вспомню,
– Да, – вздохнул Пашка. – А я с батей в Ростов ездил. У-у, вот то поездка была. Что-то наша Витка пропала?
Девчонка выглянула из дома:
– Хозяин говорит – без сына решити никак не можэ. Подождать потребно.
– Витуля, ты там смотри, – пробормотала Катя. – Может, другой отель поищем?
– Да що вы, Катерина Еорьевна? Хозяйка вже оладки кабачковы пэче.
Хозяйский сын явился минут через пять. Не один – в сопровождении трех крепких сотоварищей.
– Кем будете, гости дорогие? – мордатый сынок учтиво приподнял картуз с лакированным козырьком. – Документики имеются или как?
– Документы в порядке, – сказал Пашка, поднимаясь. – А вы сами-то кто, щобы документы требовать?
– Ты, товарищ, сиди-сиди, – костлявый мужчина цепко кинул ладонь на кобуру Пашкиного «нагана». – Мы, люди смирные, не обидим.
Узколицый тип, оставшийся у калитки, театральным жестом извлек из-за пояса «браунинг», многозначительно покачал оружием в воздухе, другой рукой тряхнул несвежей бумагой с огромной лиловой печатью:
– Одесская губчека. Ксивы и шмотки попрошу к осмотру.
Герман шаркнул протертыми подошвами – хозяйский сын мигом наставил на прапорщика «наган»:
– Ша! Если дырку в котелке не желаете, не ворохайтесь. Що-то мне подсказывает, що шум ни вам, ни нам не нужен. Що в мешках?
Дело развивалось вполне понятным образом. Катя мягко сказала:
– Без шухера, товарищи. Не узнали друг друга – бывает. Московская ВЧК. Отдел по борьбе с виртуальной контрреволюцией. Вот мандат, – она небрежно вытащила из кармана гимнастерки сложенную бумагу. Вообще-то, липовый мандат лежал в другом кармане. А здесь была просто бумага – не совсем писчая, мягкая – ну, нужна бывает в пути бумага.
– От-таки из самой Москвы? – обрадовался мордатый. – И как там? Весело? Ну що ж за липу ты мне, красавица, лепишь?
– Ты глянь, за чьей подписью, – Катя сунула бумаги «чекисту» и улыбнулась своим парням: – Хватку теряешь, Пашенька.
Товарищ Пашка понял правильно – от всей своей физкультурно-пролетарской мощи двинул костлявого под дых и сразу же добавил хуком в челюсть. Костлявый со стуком впечатался в стену сарайчика. Катя, взлетев с места, отвесила мимоходом хозяйскому сыну по кадыку, метнулась к типу с «браунингом». Тот выкатил глаза, отшатнулся было к калитке. Катя ударила по руке, задирая пистолет – хлопнул выстрел. «Браунинг» девушка зажала и выкрутила, отшвырнула пистолет и одновременно брякнула товарища «губчекиста» через бедро. Тот грохнулся на утоптанную землю, гулко выпустил воздух.
В тишине, наступившей после выстрела, слышно было, как ахал последний гость, – лежал, поджав колени и прикрыв голову, – Герман, всегда несколько отстававший от друзей в физической реакции, бил сваленного бандита ногой.
– Буде с него, Герочка, – жалобно сказала Вита – она стояла на крылечке, прижимая «наган» к виску бледного как мел хозяина.
– Не, мы здесь на постой не останемся, – заметил Прот, сидя на корточках и обтирая бандитский «браунинг» от пыли.
Слышно было, как в глубине дома приглушенно всхлипывает хозяйка.