Наш человек на небе
Шрифт:
Гитлер долго смотрел на Сталина снизу вверх.
Потом бывшего фюрера уволокли. Куда-то в подвалы Лубянки: «секретных тюрем» у НКВД отродясь не бывало, но как не расстараться для гостя дорогого. На скорую руку, — но тщательно, — оборудовали камеру, приставили охрану, подлатали раны... только телесные, конечно. Никаких твёрдых предметов, даже металлических решёток в камере не устанавливали — гуттаперча, пенополистирол, мягкое органическое стекло смотрового окна. Никаких контактов с внешним миром, кроме совершенно необходимых, как в последнюю неделю. Суровые охранники, их постоянный взаимоконтроль.
Каша — только манная.
Без
Как ни странно, особого ажиотажа пленник ни у кого не вызвал — его просто изолировали. Сталин впервые пришёл поглядеть на бывшего фюрера только сегодня.
– Доигрался, подлец, — сказал наконец Иосиф Виссарионович [11] . Затягивать молчание дальше было уже невозможно: ситуация требовала произнесения хоть какой-нибудь исторической фразы, а стоявший рядом Берия начинал покашливать и переминаться с ноги на ногу. Как всегда: Лаврентий пришёл с докладами и вопросами; доклады требовали внимания, а вопросы — ответов, и вся эта чудовищно громадная политическая-военная-хозяйственная машина требовала решений.
11
именно этой характерной для него репликой отреагировал бы И.В. Сталин, если бы в ночь с 30 апреля на мая 1945 года командующий 1-ого Белорусского фронта Г.К. Жуков доложил ему по телефону о самоубийстве Гитлера. Отреагировал бы — пойди история иным путём.
Требовала настойчиво, жадно, ненасытно, неумолимо. Решений, ответственности за эти решения, снова решений... На Земле жило два с половиной миллиарда людей, — а теперь ещё и немножко нелюдей, — но взвалить на себя весь этот груз не мог никто, кроме Сталина — одинокого немолодого человека с сухой рукой и давно погасшей курительной трубкой.
Берия аккуратно кашлянул.
Ничего, подумал Сталин. Подождёт. Он не видит того, что видно тебе, поэтому просто не в состоянии оценить спорное значение момента. Для него всё просто: очередная победа — Гитлер за стеклом. Берия умён, информирован, образован; но романтичен и прям, как стрела, поэтому пока не понимает, насколько же много проблем принесла эта случайная победа. Он способен теперь смотреть именинником, ведь это именно его люди снова сотворили невозможное.
«Когда ты ликовал, взволнован
Величием своей страны...»
Что, Иосиф, слишком мало в твоей жизни моментов торжества? Чем выше к вершине, тем большая часть мира открывается взору — и в мире всегда что-то не так. С вершины мира видно каждое из возможное поражений — и этих поражений неисчислимо больше, чем побед, и даже среди немногих достижимых побед ещё меньше приемлемых. Потому что ты, именно ты всякий раз способен увидеть, насколько неокончательна каждая следующая победа. Ахиллес никогда не одолеет всю дистанцию... но надо хотя бы догнать эту чортову черепаху. Чтобы оставаться на месте, Ахиллесу надо бежать изо всех сил, а чтоб двигаться вперёд, надо бежать в два раза быстрее. Потому что черепаха стартовала на пятьдесят-сто лет раньше, а теперь ещё и натравила на Ахиллеса бранчливую немецкую собачонку.
Сталин чуть заметно усмехнулся в усы.
Ты заигрался, Иосиф, заигрался в аналогии. А игры для тебя сейчас тоже непозволительная роскошь. Противник твой, вон — уже доигрался.
– Доигрался, — повторил Сталин.
–
– Нельзя, — покачал головой Иосиф Виссарионович. — Пока нельзя. До окончания этой, — он выделил голосом указательное местоимение, — этой войны его нельзя судить, нельзя казнить, — Сталин хмыкнул, словно методичное отрицание вариантов решало некую исторической важности проблему. — Нельзя помиловать. Нам его ещё союзникам предъявлять.
– Союзникам или «союзникам»?
– «Союзникам». Но покажем и лорду Вейдеру, когда прилетит. Потом. Если захочет.
– За-ахочет, — уверенно заявил Лаврентий Палыч. — Ещё как захочет. У них там к вождям, героям и злодеям отношение особое. До понимания определяющей роли производительных сил и производственных отношений пока не доросли. Вот почему, например, у них к товарищу Половинкину такое отношение?
– Какое?
- Особое, — сказал Берия, на мгновение запнувшись, но немедленно возвращаясь в колею. Он даже в мыслях не умел отделять себя от коллектива, поэтому любил хвалить «своих» людей. — Особое отношение у них к Половинкину, товарищ Сталин. Потому что союзники считают его героем.
– Справедливо считают, — заметил Иосиф Виссарионович, склоняя голову. Ему, обычно склонному к скептицизму, хотелось теперь хоть немного похулиганить, огорошить Лаврентия таким лёгким согласием. — Вот документы, вижу. Это ведь те, что товарищ Половинкин доставил? Времени не хватало даже на полноценное хулиганство.
– Да, товарищ Сталин, — сказал Берия, перехватывая папку. Армированная, подумал Иосиф Виссарионович, стальные замки... что ж у него там такое?
– Закончили перевод последнего пакета, товарищ Сталин, — похоронным тоном сообщил Лаврентий Палыч.
– Сколько всего пакетов было?
– Говорю ж: четыре.
– Что, во всей канцелярии? И больше ничего не «подвернулось»? Мясников возмущённо вздёрнул седеющую голову:
– Лаврентий, ты меня сколько знаешь? Хоть раз можешь назвать, чтобы я...
– Это важно, — сказал Берия. — Это очень важно сейчас. Мясникова он знал давно, оскорбить недоверием категорически не желал — просто это действительно было сейчас крайне важно. Майор, конечно же, всё понимал. Он фыркнул, почесал рваное ухо и начал заново:
– Да вот, Лаврентий, какая штука. Протокол встречи у нас получился не совсем... дипломатический. С боем вошли, с боем вышли. На полноценный сбор макулатуры времени не хватило.
– Перестань кривляться, — сухо сказал нарком. — Как там у тебя: «для разнообразия».
– Перестану, — пообещал Мясников. — Вот докривляюсь — и перестану. Берия нахмурился.
– Ты не хмурься, — сказал майор, — ты чего от меня добиваешься? Правды? Так другой правды у меня для тебя нет. Всё рассказал, как было. Не доверяешь? Так я...
– Тебе доверяю, — сказал Берия. — Обстоятельствам — нет. Я должен гарантировать, что информация, полученная из пакетов, достоверна. Мясников дёрнул кривым шрамом на щеке:
– Может, в Оси в таких случаях и принято... гарантировать. Ну, знаешь: пришли чужие люди, натоптали пол-Берлина, забрали пакеты — а Гитлер им лично всё гарантирует, и целостность передаваемых данных, и уведомление отправителя о результатах передачи... А у нас вот по-другому вышло: что схватил, то и притаранил. Зато быстро. Ручки жать не приходится — но и пакеты повторно запросить не получится.