Наш человек на небе

Дубчек Виктор Петрович

А сейчас, конкретно вот этот — обречённый.

Вели его от самого Жлобина, прячась в облаках — датчики СИДов позволяли и не такое. Кожедуб натаскивал «молодёжь» планомерно, всесторонне и по возможности на самых сложных мишенях. А Корнеев покамест по высотной «плавал» — ну вот, ему и карты в руки.

– Микитыч, — раздался в динамике насмешливый голос Боброва, ведущего второй пары. — Что там Ваня твой тянет? А то смотри, у Луганского давно руки чешутся.

– Чешутся — перечешутся, — нахмурился Кожедуб.

Бобров был старше, опытнее, успел отметиться

ещё в Испанскую и, допустим, авторитетом придавить умел. Просто и Луганский, — его ведомый, — воевал с Финской... в общем, Корнееву сейчас было нужнее. С радио на СИДах дела обстояли замечательно; настолько, что лётчикам 1-й Особой пришлось выработать собственные правила связи. Ведущие пар блокировали обмен с чужими ведомыми, иначе эфир мгновенно заполнялся мешаниной чётких, громких — но совершенно лишних в бою голосов. Даже вместо ларингофонов на СИДах использовались обычные, хотя и очень маленькие плоские микрофоны: вычислители волшебно-цифровым способом отфильтровывали посторонние шумы.

Очень хорошо — тоже не хорошо; избыток информации в бою может оказаться фатальней её недостатка.

– Иван, — произнёс Кожедуб, и умная система замкнула радиообмен на Корнеева.

– Иван? — эхом отозвался динамик.

– Тянуть больше некуда. Выходишь на шесть триста, угол возьми градусов в семьдесят...

– В общем случае, — голосом пригрустнувшего Корнеева сказал динамик, — воспрещается превышение личного биологического предела по высоте без использования полётного костюма.

– Вот и выясним твой предел, — сказал Кожедуб.

Он совершенно точно знал, что высоты Корнеев не боится. Корнеев боится нарушить инструкцию. Которую, вон, наизусть вызубрил. Кислородное оборудование на СИДах КБшные инженеры установили давным-давно. Но вот пресловутых «полётных костюмов» никому из лётчиков не выдали — не нашлось костюмов в наличии. И теперь отличник боевой и политической подготовки товарищ Корнеев мучительно пытался воспитать в себе хулигана.

Кожедуб взглянул на экран: на всё про всё оставалось четверть часа. Затем «рама» покинет район облачности и взять её чисто, в один заход, станет сложнее. Допустим, можно расстрелять с предельной — но ведь смысл боевого обучения совсем не в том...

– Микитыч! — проорал динамик в самое ухо. Бобров, скотина, насобачился так орать, что радиофильтр не сразу успевал подрезать громкость. Кожедуб ткнул пальцем в экран, блокируя несрочные сообщения.

– Иван, — сказал он жёстко, — всё, Ваня. Сейчас. Не сможешь вынести блистер — руби гондолу целиком. Всё нормально, я тебя веду. Принял?

– Принял, — обречённо ответил Корнеев, — слушаюсь. Отметка его СИДа дёрнулась и резко пошла вверх. «Рама» дёрнулась тоже: фрицы то ли услышали характерный резкий визг разгоняемых ионных движков, то ли заметили чужую машину в просветах редеющего яруса, то ли просто привыкли шарахаться от любой тени.

«Что-то затевается», в очередной раз подумал Кожедуб, «слишком они тут... разлетались они слишком».

Разведывательная активность немцев и в самом деле заметно возросла,

но в последнее время визиты «рам» не так наверняка, как это обычно случалось прежде, сопровождались артиллерийскими или бомбовыми ударами. Перемена в поведении врага всегда означает только одно: что-то он затевает. А если враг что-то затевает, то уж наверное ничего хорошего. На то он и враг. Поэтому лучше всего — не давать ему времени на коварные замыслы, а наоборот, всё время подкидывать новые и новые текущие проблемки. Пусть мелкие — зато непрерывно. Нехай разгребает; авось и не увидит леса за деревьями.

Экран тихонько пискнул: Корнеев вышел на вектор атаки. Кожедуб шёл чуть сбоку, готовый рубануть фрица под углом.

– Давай, Ваня, — сказал он, вытягивая губы к микрофону.

– Принял! — возбуждённо закричал Корнеев.

Чтобы стать настоящим бойцом, некоторые правила необходимо забыть. Некоторые.

На цель Корнеев вышел почти идеально, в семьдесят. Но в последний момент дрогнул, зарыскал по вектору.

Кожедуб совершенно точно знал причину: его ведомый вспомнил, что угол обстрела по вертикали из блистерной установки наблюдателя составляет семьдесят шесть градусов.

Что на целых шесть градусов больше семидесяти. Ой, тэту! ну який страх, який страх...

И ведь понимал Ваня Корнеев, — не мог не понимать! — что блистер этот вынесет он куда быстрее, чем наблюдатель успеет задрать свой пулемёт. Даже быстрее, чем его СИД вообще заметят, потому что «рама», идущая на шести тысячах, атаки сверху, да ещё с такого угла просто не ожидает. И мог бы Ваня Корнеев срубить этот клятый блистер, а затем преспокойно обкусывать эту клятую «раму», отрабатывая приёмы высотной работы... Корнеев дёрнул носом, выплюнул куда-то вниз бессильную короткую очередь — и отвалил с вектора.

А не хватило куража. Самую малость.

Кожедуб чертыхнулся и, не дожидаясь язвительных комментариев со стороны Боброва, вскинул машину. Перегрузка привычно хлопнула по глазным яблокам — предохранители Иван Никитович подкрутил давным-давно. Не тот человек был Иван Никитович, чтоб предохраняться от перегрузок. Он быстро проверил системы огня: боеприпасы союзников всячески экономили, на СИДы устанавливали отечественное авиационное вооружение. Кое-какие датчики, — например, перегрева и количества боеприпаса, — удалось приспособить к земным пушкам и пулемётам.

Ярус облаков заметно редел. Кожедуб в пару касаний прокинул на сенсорном экране желаемый вектор атаки; хмыкнул — ай да, между прочим, схулиганим?.. На самой «горке» выбрал газ, выравнивая машину, плотнее упёрся коленями. Корнеев отвалил с вектора и встал на сотню метров ниже. Кожедуб швырнул машину вперёд; сдвоенные ионники дурниной взвыли. Он, — как всегда в такие моменты, — закрыл глаза, чувствуя, как вибрирует в нём искорка того самого, неизбежного, невыносимо звонкого куража. Во тьме плясали счастливые всполохи. Он дождался момента, когда всполохи слились в единое пятно, в центре которого замерла искорка, и, распахивая веки, оттолкнул штурвал от себя.