Наш человек в Гаване

Грин Грэм

– Ну, как у тебя сегодня, отец, все хорошо? – вежливо спросила она.

Такой вопрос могла бы задать жена после долгих лет семейной жизни.

– Неплохо, а у тебя? – Когда он смотрел на нее, он становился малодушным; ему было трудно в чем-либо ей отказать, и он не решался заговорить о покупках. Ведь ее карманные деньги были истрачены еще две недели назад на серьги, которые ей приглянулись, и на статуэтку святой Серафины...

– Я сегодня получила «отлично» по закону божьему и по этике.

– Прекрасно,

прекрасно. А что у тебя опрашивали?

– Лучше всего я знала насчет простительных грехов.

– Утром я видел доктора Гассельбахера, – сказал он как будто без всякой связи.

Она вежливо заметила:

– Надеюсь, он хорошо себя чувствует?

Дуэнья явно перегибала палку: в католических школах учат хорошим манерам – тем они и славятся, но ведь манеры существуют только для того, чтобы удивлять посторонних. Он с грустью подумал: а я и есть посторонний. Он не мог сопровождать ее в тот странный мир горящих свечей, кружев, святой воды и коленопреклонений. Иногда ему казалось, что у него нет дочери.

– В день твоего рождения он зайдет к нам. Может, лотом поедем в ночной ресторан.

– В ночной ресторан? – Дуэнья, наверно, на секунду отвернулась, и Милли успела воскликнуть: – O gloria Patri! [Слава отцу (небесному)! (лат.)]

– Раньше ты всегда говорила: «Аллилуйя».

– Ну да, в четвертом классе. А в какой ресторан?

– Наверно, в «Насьональ».

– А почему не в «Шанхай»?

– Ни в коем случае! Откуда ты знаешь про «Шанхай»?

– Мало ли что узнаешь в школе.

Уормолд сказал:

– Мы еще не решили, что тебе подарить. Семнадцать лет – это не обычный день рождения. Я подумывал...

– Если говорить, положа руку на сердце, – сказала Милли, – мне ничего не надо.

Уормолд с беспокойством подумал о том громадном пакете. А что если она и в самом деле пошла и купила все, что ей хотелось... Он стал ее упрашивать:

– Ну а все-таки, чего тебе хочется?

– Ничего. Ровно ничегошеньки.

– Новый купальный костюм? – предложил он уже с отчаянием.

– Знаешь, есть одна вещь... Но мы можем ее сразу считать и за рождественский подарок, и за будущий год, и за будущий-будущий год...

– Господи боже, что же это такое?

– Тебе больше не придется заботиться о подарках долго-долго.

– Неужели ты хочешь «Ягуара»?

– Да нет, это совсем маленький подарочек. Никакой не автомобиль. И хватит мне его на много лет. Это очень практичная вещь. И на ней даже, собственно говоря, можно сэкономить бензин.

– Сэкономить бензин?

– А сегодня я купила все принадлежности на свои собственные деньги.

– У тебя нет собственных денег. Я тебе одолжил три песо на святую Серафину.

– Но мне дают в кредит.

– Милли, сколько раз я тебе говорил, что не разрешаю покупать в кредит. Дают в кредит мне,

а не тебе, и дают все менее охотно.

– Бедный папка. Нам грозит нищета?

– Ну, я надеюсь, что как только кончатся беспорядки, дела поправятся.

– Но на Кубе всегда беспорядки. Если дело дойдет до крайности, я ведь могу пойти работать, правда?

– Кем?

– Как Джен Эйр, гувернанткой.

– Кто тебя возьмет?

– Сеньор Перес.

– Господи, Милли, что ты говоришь? У него четвертая жена, а ты – католичка...

– А может, грешники – мое настоящее призвание, – сказала Милли.

– Не болтай чепухи. И я пока не разорился. Еще не совсем. Надеюсь, что не совсем. Милли, что ты купила?

– Пойдем покажу.

Они пошли к ней в спальню. На кровати лежало седло; на стене, куда она вбила несколько гвоздей (отломав при этом каблук от своих лучших вечерних туфель), висели уздечка и мундштук. Канделябры были увиты поводьями, посреди туалета красовался хлыст. Уормолд спросил упавшим голосом:

– А где лошадь?

Он так и ждал, что лошадь выйдет сейчас из ванной.

– В конюшне, недалеко от Загородного клуба. Угадай, как ее зовут.

– Как я могу угадать?

– Серафина. Разве это не перст божий?

– Но, Милли, я не могу себе позволить...

– Тебе не надо платить за нее сразу. Она – гнедая.

– Какое мне дело до ее масти?

– Она записана в племенную книгу. От Санта Тересы и Фердинанда Кастильского. Она бы стоила вдвое дороже, если бы не повредила себе бабку, прыгая через барьер. С ней ничего особенного не случилось, но вскочила какая-то шишка, и ее теперь нельзя выставлять.

– Пусть она стоит четверть своей цены. Дела идут очень туго, Милли.

– Я ведь тебе объяснила, что сразу платить не надо. Можно выплачивать несколько лет.

– Она успеет сдохнуть, а я все еще буду за нее платить.

– Серафина куда живучее автомобиля. Она, наверно, проживет дольше тебя.

– Но, Милли, послушай, тебе придется ездить в конюшню, не говоря уже о том, что за конюшню тоже полагается платить...

– Я обо всем договорилась с капитаном Сегурой. Он назначил мне самую маленькую плату. Хотел устроить конюшню совсем даром, но я знала, ты не захочешь, чтобы я у него одалживалась.

– Какой еще капитан Сегура?

– Начальник полиции в Ведадо.

– Господи, откуда ты его знаешь?

– Ну, он часто меня подвозит домой на машине.

– А матери-настоятельнице это известно?

Милли чопорно ответила:

– У каждого человека должна быть своя личная жизнь.

– Послушай, Милли, я не могу позволить себе лошадь, ты не можешь позволить себе всякие эти... уздечки. Придется отдать все обратно... И я не позволю, чтобы тебя катал капитан Сегура! – добавил он с яростью.