Наш добрый друг
Шрифт:
– Мои дорогие, мои славные синьоры! – уставился он на Степана Гурченко. – Зачем вам со мной спорить? Гляньте на зубы Джульки, и вы сразу поймете, что это за экземпляр. Ведь у нее клыки как у волка. Упаси вас господь попасть на эти зубы! Она в состоянии порвать не то что матерого волка, но перегрызть одним махом ствол березы… С такой собачкой идти на охоту одно удовольствие.
– О, это прекрасно! – обрадовался дядя Леонтии. —
Коли так, то я Джульку после войны заберу с собой в Сибирь. Будем с ней ходить в тайгу на охоту… Ведь я как-никак медвежатник!
– Тихонько,
– Чего спорите, гвардейцы! – воскликнул Ашот Сарян. – Что вы делите шкуру неубитого медведя? Пока Шика Маргулис попадет в цирк, а дядя Леонтий в Сибирь, в тайгу, как говорят украинцы, роса очи выест! Надо раньше всего дожить, поскорее изгнать гитлеровских зверей, а там будет видно…
– Это точно, – подтвердил Профессор, – но, мои дорогие, мои славные синьоры, вам надлежит помнить, что Иван Сергеевич Тургенев был того мнения, что мечтать, фантазировать – лучшее средство для здоровья, для психики человека… Мечтать, верить, соображать – лучше всех лекарств.
Быстрой стремительной походкой вошел лейтенант Самохин, взводный командир. Увидав на бруствере непрошенного гостя, он от удивления глаза раскрыл:
– Что тут происходит? Что за чучело? Кто здесь дурака валяет?
Все молча глядели на расстроенного комвзвода, не решаясь слово сказать, а он сердито оглядывал нас, стараясь Угадать виновника этого представления.
– Короче говоря, чтоб я эту тварь больше тут не видел. Поняли? Игрушку, забаву себе нашли. Весьма подходящее время для забав… Где мы находимся – в детском саду или на переднем крае? Ты посмотри только, как он разлегся… Блаженствует. Прогоните его к чертовой бабушке!
– Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, – отозвался Шика Маргулис, – пусть останется с нами Джулька. Гляньте, какая красотка… Жаль. Куда вы ее прогоните, когда вокруг пустыня? Жаль. Пропадет ни за что… Живое ведь существо…
– А нас не жалко? – сердито взглянул Самохин на Шику. – Нашего старшины Михася, который под огнем тащит сюда к нам термосы и котелки с пищей – не жалко? Жизнь его висит на волоске, а он тащит нам харч. Так что ж, прикажешь ему тащить и для вашего пса? Придет сюда Михась, он сразу прогонит его! Ему только лишнего едока не хватает!…
– Товарищ взводный… – попытался успокоить его дядя Леонтий. – Вы ведь не такой грозный, как хотите казаться… Пусть остается здесь пес. Он никому не мешает…
Самохин укоризненно покачал головой, пронизывая взглядом солдата:
– И вам, батя, не стыдно такое говорить? Вы бывалый солдат, еще в ту войну, кажется, воевали… Где, скажите, в каком таком уставе сказано и где вы читали, что собака может быть на переднем крае?
– Мало что в уставе не сказано! – вмешался Профессор. – Разве в уставе все можно учесть?
– Ну ладно, прекратить дискуссию! – в сердцах сказал Самохин. – Придет старшина и решит… Как он скажет, так и будет. Захочет таскать на своем горбу жратву для вашей, как ее, Джульки, тогда она останется, пока начальство к нам не нагрянет и не прогонит. Кто захочет кормить ее…
– Да Джульку не надо кормить. Она сама будет кушать, если дадут, – вставил Ашот Сарян, лукаво улыбаясь.
Не иначе, как сама Джулька поняла, что сыр-бор разгорелся из-за ее персоны. Со страхом посматривала на разозленного начальника, сжалась, стараясь быть незаметнее, слегка вздрагивая. Она, видно, чувствовала, что решается ее судьба, и то, что этот человек так жестикулировал, бросал на нее уничтожающие взгляды, означало, что могут прогнать.
А ей здесь так понравилось с этими добродушными солдатами! И возле них не страшно, когда стреляют.
Собака немного успокоилась, когда Самохин приказал всем разойтись по местам, а сам отправился в другой конец траншеи.
После затишья, воцарившегося у нас на какое-то время, с наступлением сумерек снова все вокруг загрохотало. Над траншеей неистово свистели мины, выли снаряды, долетая со стороны леса, где находились немцы.
Они, видно, заметили, что кто-то сюда, к нам пробирается, и встретили его бурным концертом.
Но кто же в такое время может к нам добираться? И вскоре ясно стало, что пытается прорваться к нам неустрашимый старшина Михась Зинкевич. Не в его привычке оставлять нас на длительное время без еды.
Немцы били по проселочной дороге из минометов. Густые облака пыли веером вздымались над полем. Мы основательно проголодались и с нетерпением ожидали прибытия нашего доброго кормильца, но, видно, этот огонь его задержит надолго, а может и повернуть обратно. Подумав о старшине, вспомнили о голоде. Ни у кого не осталось и сухаря. Все, что имели, вернее, что осталось от неприкосновенного запаса, отдали Джульке. Но для нее, видно, этого было недостаточно. Она никак не могла насытиться.
Прижавшись к стенке траншеи, ребята следили за частыми разрывами мин и снарядов, за фонтанами земли, вздымающимися позади нас, на дороге, в поле. И никто уже не сомневался, что это фрицы встретили такой музыкой нашего старшину и, возможно, подносчиков патронов.
Мы теперь думали только о старшине. Жалели его. Как невероятно трудно приходится ему! Сто смертей переживает, пока пробивается к нам. Столько опасностей сопровождает его каждый раз! Каждому из нас тяжело. Смерть все время подстерегает. Но ему, Михасю, кажется, во сто крат тяжелее. Мы находимся как-никак в укрытии, и матушка-земля нас заслоняет от опасности, а он, старшина Михась, пробирается к нам открытым полем, и любой паршивенький осколок может для него оказаться последним. Но он сам вызвался готовить и носить нам пищу. Он не боится опасности. Где сложнее – там Михась. Ребята в шутку его назвали многостаночником. Он отлично действует противотанковым ружьем, пулеметом, а вот теперь…