Наш добрый друг
Шрифт:
Одновременно в этих глазах была мольба: как бы усатый дядя не забыл ее, Джульку, и не оставил без харчей. А запах мяса щекотал ноздри. Если еще пройдет несколько минут и старшина ничего ей не подбросит, Джулька не сможет сдержаться, бросится к этому человеку и начнет теребить его лапой, просить поесть. И тогда…
Михась справился со своими обязанностями, довольный тем, что хорошо сегодня накормит ребят. Он вытирал тряпкой большие жирные руки, и теперь уже мог оглядеться.
И тут увидел Джульку.
Долгую минуту старшина стоял растерянный, от удивления потеряв дар речи. Он сперва не понял,
Убедившись, что это не сон и не видение, а настоящий пес, широко раскрыл глаза, и лицо его чуть вытянулось:
– А это еще что? – с притворной суровостью сказал он. – Откуда она взялась здесь? У меня на довольствии собака не значится… Продуктов на этого зверя я не получаю.
И мы замерли. Казалось, Михась немедленно прогонит собаку, обрушится на всех нас, отругает.
– Старшина, а старшина… Товарищ Михась, – произнес осторожно Ашот Сарян, – пусть пес с нами здесь останется. А насчет продовольствия можете не беспокоиться. Мы ему выделим каждый понемногу от нашего пайка…
– Что? Из своего пайка вы ей выделите? – прервал старшина Ашота, не сводя глаз с Джульки, которая, словно почуяв опасность, попятилась, и мягкая шерсть на ее спине вздыбилась.
– Михась Данилович, – подошел Шика Маргулис, назвав старшину по имени-отчеству, зная, что только таким образом можно его задобрить. – Джулька никому не мешает… Гляньте, какая красавица! Несчастное животное. Отбилась, наверное, от своих хозяев и мытарствует, некуда ей приткнуться. Вот и пристала к нашему берегу. Кроме того, я решил после войны забрать ее с собой. Она будет выступать в цирке. Уже придумал несколько таких номеров, что публика закачается и мой учитель Карандаш в том числе.
Михась окинул острым взглядом Маргулиса, смерил его с ног до головы, поправил усы, скептически улыбнулся:
– Ты, кажемся, не выпил, а уже чушь городишь? Придется тебя лишить наркомовской нормы, раз ты уже пьян… Что вы, старшина! Где же я пьян? Разве не по сути говорю?
– Так при чем же здесь цирк, Карандаш и прочие вещи?
– А вы разве не знаете, что я до войны учился в цирковой школе на клоуна у Карандаша? Вернусь домой – доучусь и буду работать на манеже с этим псом.
Старшина пожал плечами, подошел к собаке, протянул кость и, увидев ее зубы, ахнул:
– Ты глянь, какие клыки! Как у льва. Как же ты такого зверя в цирк поведешь? Он порвет тебя, твоего Карандаша и всю вашу бражку. Пожалуй, я его повезу к себе, в Белоруссию. Там недалеко от нас находится Беловежская Пуща, вот я с вашей Джулькой на охоту буду ходить. Не так ли?…
Окружающие весело рассмеялись. Гроза, кажется, миновала. От старшины зависела судьба Джульки. Даже строгий комвзвода Самохин сказал: будет так, как старшина решит, захочет он на своем горбу таскать для нее еду под огнем – пожалуйста. А если нет…
И глаза ребят посветлели.
Но тут не сдержался Самохин. Он покачал головой, взглянув на ожившего Михася:
– Слушай, старшина, ты что? Зачем берешь на себя такую обузу? Только собаки здесь не хватало! Очень подходящий момент с собакой забавляться… А между прочим, ты ведь солдат из бывалых, не первого года службы. Так скажи мне, милый мой, где, в каком таком уставе ты вычитал, что на
Михась взглянул на Самохина из-под густых рыжеватых бровей:
– Ну, а в каком таком уставе сказано, что я под страшным огнем должен таскать эти термосы со жратвой, ползать под градом пуль и осколков, подносить вам сюда патроны и гранаты? Мало чего в уставах не упомянуто. Разве эта война похожа на прежние войны?
– Так что же, старшина, житуху на кон поставишь, чтобы таскать на передовую жратву для такой твари? Не лучше ли ее прогнать – и делу конец? Меньше мороки… – настаивал на своем тот, но не отважился приказать прогнать Джульку. Он понял, что все ребята стоят на том, чтобы ее оставить.
Михась Зинкевич на минутку задумался.
Ситуация была не из легких. Прижавшись к стенке траншеи, закурив толстую цигарку, он сказал неуверенным голосом:
– Что мне ответить, товарищ лейтенант? По годам я тебе в отцы гожусь, а вот по занимаемой должности ты – старшой. Твое слово – слово командира. Оно и есть для всех нас закон. Прикажешь – хлопнем каблуками, руку к козырьку – есть! И это будет точно по уставу. Но есть еще одна важная штука, кроме устава, который не может все предвидеть, ибо рассчитан на людей умных – не на автоматов. Так я, значит, говорю, что есть что-то такое, что должно идти рядом с уставом – человечность, доброта, жалость и товарищество. Весь взвод, вижу, стоит на том, чтобы Джульку оставить. Чтобы, значит, не прогнать ее. Неужели ты останешься один против всего нашего доброго общества? Что же тогда получится – начальник идет в ногу, а взвод наоборот? И это будет порядок?…
Заметив, что взводный скрыл наплывшую было улыбку, смягчился малость, старшина налил в консервную банку борща, взял еще одну большую кость и поднес Джульке, которая все время глядела на него голодными и молящими глазами. Взглянув на взводного, старшина добавил:
– От меня ничего не убудет, если я принесу ей чего-нибудь. Не специально ведь для нее рискую каждый раз жизнью… Ей-богу, нехай останется с нами, товарищ взводный! Няй останется. Поглядим, как она себя вести будет. Прогнать завсегда успеем. Наука не сложная…
– Она себя, как видите, отлично ведет… Привыкает к нашей окопной жизни, товарищ взводный, – вмешался Васо Доладзе, – и службу уже несет вместе с нами. Видите, как все время ведет наблюдение за фрицами. И огня не боится, лежит у бруствера, как штык. Пользу приносит…
Старшина несколько успокоился, глядя, с каким аппетитом ребята уплетают еду, как Джулька обгладывает кость, затянулся терпким дымом цигарки и продолжал:
– Понимаешь, товарищ командир, эта красавица, потеряв своих хозяев, оставшись бездомной, не подалась во второй эшелон, в медсанбат, где обитают красоточки наши – сестрички и докторши, которые встретили бы Джульку с превеликим удовольствием и радостью, кормили бы, купали, гладили. И жила бы там Джулька припеваючи и в полнейшем спокойствии и безопасности. Так что же заставило Джульку прибежать сюда, в наш ад? О чем все это говорит? А о том, что это не паинька-собачка, а боевой друг и не трус какой-нибудь… И никакой мороки, кажется мне, с ней не будет. И жратвы ей хватит у нас, не пожалеем. Подумаешь, сколько ей надо… Правду говорю, ребятки-гвардейцы?