Наш китайский бизнес (сборник)
Шрифт:
Поздно вечером я отослала Вите по модему все файлы с моими деловыми комментариями, которые в процессе верстки он должен был стереть за ненадобностью.
Смешно вспоминать, что именно этот номер казался мне наиболее удачным.
Ну, так вот. Через день, к вечеру, привез, он, значит, тираж в город, раскидал по точкам… а на следующее утро – как принято писать в таких случаях – мы проснулись знаменитыми.
Короче: объяснительные мои приписочки в целости и сохранности сопровождали фотографии видных деятелей
Справа налево: крашеная блядь с омерзительным оскалом – Офра Бен-Цви, заместитель мэра. За ней мужик с рожей уголовника-рецидивиста – глава отдела благосостояния Шай Дебек. Микроцефал в вязанной кипе – начальник отдела безопасности Нисим Хариш, а в центре – пузач с конфузным выражением на физии, словно он в штаны наложил – министр транспорта Эли Базак".
Ниже шел вполне культурный, отредактированный мною, текст о визите в наш прекрасный город нового министра транспорта Эли Базака.
И так далее. Мои интимные домашние комментарии сопровождали каждую фотографию. А фотографий у нас всегда было в изобилии.
Все это венчала "Уголовная хроника" с ярким репортажем о торговце проститутками.
Тут над скандалом я опускаю плотный занавес, если вам угодно – бархатный, с кистями, ибо действительно ничего не помню, не знаю: неделю я не выходила из дому и всерьез подумывала о том, чтобы сменить место жительства. Если не в глобальном смысле, (почему бы не слинять в Новую Зеландию к единоутробной сестре?) то, хотя бы, в локальном. Мои домашние не звали меня к телефону и строго отвечали, что я серьезно больна. В сущности, это было правдой: стоило мне представить выражение лица первого, раскрывшего газету, жителя города, как на меня нападал захлебывающийся визгливый смех.
Через неделю позвонил Витя, который не утратил ни грана своего великолепного апломба. Я уже могла говорить с ним почти спокойно. Компания "Джерузалем паблишинг корпорейшн", сказал он в странном оживлении, почила в бозе, дала дуба, приказала долго жить, и хер с ней.
Муниципалитет отказался от наших услуг, и приходится признать, что до известной степени он таки прав. В то же время налоговое управление потребовало представить подробный отчет о деятельности "Джерузалем паблишинг корпорейшн", так что легче уже объявить банкротство и слинять в другую область деятельности…
Жаль только, что с китайцами получилось неудобно – они надеялись на нас, и кто же еще сможет им делать культурное издание, которое открыло бы миру ценнейшее наследие этих мудаковатых еврейских хунвейбинов…
Я вяло подумала: Алик спасен.
Напоследок Витя похвастался, что получил место охранника на каком-то предприятии высоких технологий. Чудное
У него есть спальный мешок. Отключит в двенадцать ночи какое-то чертово реле, завернется в мешок и будет спокойно спать.
Вот именно, сказала я, и дашь, наконец, отцу спать спокойно там, где он спит.
Витя вдруг замолчал и спросил меланхолично:
– Кстати, ты знаешь, где отец?
– Ну… как же… Что ты имеешь в виду, дурак! В Киеве, на еврейском кладбище? – предположила я.
– Отец в мамином шкафу на балконе, на верхней полке.
На обоих концах провода воцарилась трескучая пустота.
– Вв… нн… ты… Нет! – сказала я наконец. – В… в каком виде?
Он усмехнулся:
– В виде пепла, конечно. А ты думала – мумия? Мать настояла, чтобы мы его вывезли. Она же чокнутая.
– Но… Господи, Витя, почему вы его не захороните!?
– Не разрешают. Ты что, не знаешь это государство! Мы потеряли документы, что он еврей, и сейчас, чтобы доказать, нужны свидетели, а где их взять?
Но… нет, послушай… – я ужасно разволновалась. Мысль, что пять лет еженедельно я редактировала газету, сидя рядом со шкафом, на верхней полке которого стоит урна с прахом верного ленинца, совершенно лишила меня покоя. – Да, похорони ты его на христианском кладбище, наконец! – воскликнула я.
– Ну, знаешь! – сказал он гордо, – Если я жру свинину, это еще не значит, что меня можно оскорблять!
И тут же, сменив гнев на милость, принялся рассказывать, как в голодные времена на Украине, одной семье родственники из Америки прислали урну с прахом умершей общей бабушки, которая завещала похоронить себя на родине. По-видимому, забыли вложить объяснительное письмо в посылку. А те решили, что это американская помощь. Ну и… нажарили оладушек… Короче, съели бабушку. Потом дядя все приговаривал: не-ет, наша-то мучица, пшеничная, она и посветлее, и повкуснее будет..!
– Старая хохма, – сказала я. – Слышала этот ужастик из самых разных источников.
– Тебе не угодишь! – сказал он.
На сей раз я решила сама позвонить старику.
– Яков Моисеевич, – сказала я, – хочу вас обрадовать: я нашла выход из тупика, все устроилось..
– Так и должно было случиться! – крикнул он – Человеку в таком победительном красном плаще повсюду сопутствует удача!
– Вот именно… Я распустила "Джерузалем паблишинг корпорейшн" к чертовой матери… Акции проданы, биржа бурлит, кредиторы стреляются… Так что Алику ничего не угрожает… Пусть мальчик клеит газету…
Мы немного помолчали оба и в эти несколько мгновений я пыталась понять – что общего у меня и Вити с этими странными стариками.
Я думала о призрачности нашего существования. О трагической легкости, с которой ветер волочит наш воздушный шар по здешним небесам, о крошечном замкнутом пространстве этой земли, уже исхоженном вдоль и поперек… О подспудном яростном желании выкарабкаться из клетки собственных ребер…
О, дорогой, единственный, никчемный наш русский язык, которым мы все повязаны здесь до смерти!