Наш Современник, 2002 № 03
Шрифт:
— Не знаю, кто это начал, но начало бодрое. Посмотрите все сюда, господа. Вот как нужно начинать. Видите? Большими пятнами все раскрыто, найдены соотношения масс. А теперь — проработка в пятне. Тоненькой кисточкой — тюк-тюк-тюк. Прямо боттичеллевское лицо, правда? Как вас зовут?
— Женя…
— Женечка, простите, ничего личного. Мы все — художники, как медики. Анатомия очень важна. Не могли бы вы обнажиться до пояса? Вам, господа, необходимо найти под складками то, что скрыто от глаза. Не знаю, чье это, но голова уехала на два пальца в сторону. Она должна четко сидеть на месте. Дайте бумагу. Бумага есть? И уголек…
Женя расстегивает платье, опускает
— Вот, глядите — шея, — Шеф подбегает к Жене и показывает, едва не касаясь ее кожи. — Вот эти две мышцы, как жгуты, связывают сосцевидный отросток у основания черепа с грудиной и ключицей. Здесь они раздваиваются, и один конец идет сюда, другой — сюда. Потом — яйцо грудной клетки, а на нем, как крылья, лежат ключицы и связываются с лопатками вот тут. Видите? Всем хорошо видно?..
На листе Шеф быстро чертит схему, о которой говорил.
— И самое важное место — яремная впадина. От того, как кто ее делает, видно — мастер писал или так себе… Как ее зовут? — наклоняется Глазунов к ближнему из нас, понижая голос, но не очень таясь.
— Женя, — шепчет смущенный студент.
— Спасибо, Женечка, вы — очень милая, и неудивительно, что работа сегодня кипит. Итак, господа, предстоит небольшая встрясочка. Прошу всех взять бумагу, мягкие материалы. Собираемся в деканате, — Шеф снова понижает голос и оборачивается. — Как ее зовут?
— Женя.
— Вы, Женечка, тоже нам очень поможете…
Мы суетимся, собираем хозяйство, шуршим по мастерской, словно листья на ветру, и наконец высыпаем в коридор. Дверь деканата закрыта. Ефошкин бежит за ключом на вахту, но возвращается ни с чем. Ключа нет.
— Что? Нет ключа? — удивляется Шеф. — Ну, господа, вы какие-то полутрупы. Такие препятствия преодолеваются очень просто.
Шеф неожиданно разбегается и пинком ноги вышибает дверь.
— Заходите, милости просим. Не вы для деканата, а он для вас.
Мы гурьбой вваливаемся в выбитую дверь. И почти в то же мгновение появляется секретарша Тамара с чайником в руке и бровями, всползшими на макушку:
— Что здесь происходит?..
Шеф поворачивается к ней и без тени смущения выдает на удивление нам:
— Не знаю, Тамарочка. Пришли — дверь выбита, никого нет. Черт-те что!..
Рассаживаемся за столом. Шеф, как всегда, во главе и с ним его спутники.
— Господа? Сегодня к нам соблаговолил приехать мой друг, известный историк, господин Скурлатов. Не думайте, что ему нечего было делать и он, почесываясь, только и ждал, когда его пригласят. Те, кого сегодня нет на занятиях, уже никогда не услышат того, что он расскажет. Кстати, а кого сегодня нет? Попрошу старост подать список. Время либерализма кончилось. У нас тут не клуб пенсионеров при ЖЭКе, не Дом пионеров. Последует самая жестокая кара. Скажу откровенно, что если бы это было в моей власти, то я бы всех, кого сегодня с нами нет, расстрелял бы на месте, и у меня не то что рука не дрогнула бы — я бы и глазом не моргнул! Возможности, которые мы вам предоставляем, требуют полной отдачи. Итак, для начала небольшое заданьице…
Глазунов поднимает над головой книгу с известной женской головкой Хокусая на обложке:
— Отдадим дань великим японским мастерам. Они в свое время обворожили многих русских художников. Все знают Добужинского, Билибина и так далее. В основе всего заложено пятно и его выразительная сила. Любуясь японцами, не надо забывать о русской иконе. Всем еще раз рекомендую прочитать «Умозрение в красках» Трубецкого.
Шеф листает книгу и показывает репродукции.
— Вот!
Ученик снова пошел искать бизона и снова долго мучился, прежде чем ему повезло. Нарисовав, он вернулся к учителю. «Нет, — сказал учитель. — У бизона спит только правый глаз…» Снова пошел ученик в горы, в леса и снова рисовал проклятого бизона. «Вот теперь он спит, — похвалил его учитель. — А теперь нарисуй мне плачущее дерево…» И так далее… Как ее зовут? — спрашивает Шеф у ближнего.
— Женя, — шепчет ученик.
— Женечка, поднимайтесь, пожалуйста, на стол. Разрешите вам помочь. Повернитесь вот так. Всем видно? Нужно, чтобы была белая стена. Садитесь, милая Женечка, на стул, так же, как вы позируете. Да, да, абсолютно та же поза. Очень хорошо. А теперь, дорогие друзья, я попрошу вас нарисовать очень напряженно, в пятне, помня о японцах, вашу собственную постановку. Мы уходим, чтобы вам не мешать, и вернемся через десять минут…
Шеф, а с ним Скурлатов и Литвинский выходят. Через секунду дверь снова распахивается, и Глазунов, просунувшись в деканат, добавляет:
— Через десять минут вас всех расстреляют! А потом выберем лучший рисунок и присудим небольшую, но приятную премию…
Дверь захлопывается. Шелестит бумага, ломается уголь, к потолку поднимаются струи табачного дыма. Кипит работа.
Кажется, пролетело не больше минуты, но Шеф и его спутники возвращаются.
— Все, господа. Раскладываем на полу, чтобы лучше было видно. Коленька, напиши номера. Смотрим. Голосуем…
Мы толпимся вокруг разложенных рисунков, обсуждаем, что получилось, что — нет. Кто-то рвет бумажки, раздает их каждому.
— Пишем номера, господа. Любой, самый понравившийся, кроме своего. Мне тоже дайте листочек…
Шеф склоняется, внимательно разглядывая рисунки.
— Как ее зовут?
— Женя.
— Женечка, вы тоже голосуйте. Лучший рисунок заслуженно ваш…
На столе возникает кучка сложенных бумажек. Сидоров разворачивает их и разбирает по совпадающим цифрам на группы. Выходит поровну второго и одиннадцатого номеров.
— Итак, кто победитель?
— Я, — говорит, улыбаясь, Леша Парфенов.
— И я, — выступает вперед Костя Зубрилин.
— Сразу двое? Не ожидал! Тогда делим приз пополам. Победители получают на память от мастерской флакончик венецианского терпентина и волшебную кисть системы «Рафаэль». Ликуем!
Когда рассаживаемся обратно за стол, Шеф победно оглядывает нас и торжественно произносит:
— Теперь, господа, мы затихаем и, не дыша, слушаем господина Скурлатова, которого мы попросили поведать о самых-самых истоках: откуда люди на земле начали свое великое расселение и какое отношение наша Россия имеет ко всему этому. Валерий Иванович, дорогой, ты начинай, а я замолкаю, сливаюсь со студентами. Только извини, мы все курим, так что, когда ты упадешь, подкошенный клубами табачного дыма, не волнуйся — откроем окно…