Наш современник Вильям Шекспир
Шрифт:
Во что же превращалась жизнь этого благородного, но лишенного героической воли человека?
"Он мечется, бросается туда и сюда, пугается, идет вперед и отступает, вечно получает напоминания, вечно сам вспоминает и наконец почти утрачивает сознание поставленной себе цели..."
Так описывал Гете датского принца. Вероятно, это было не только литературное исследование, но и исповедь.
Противоречие силы мысли и слабости воли было ведущим для целых поколений Германии девятнадцатого века. Наследный принц Дании стал родным всем, кто
Один из моментов пьесы: Гамлет, занесший меч над Клавдием, но не нашедший в себе внутренней силы убить убийцу, стал символом. Множество людей узнали в этом символе себя.
История Гамлета превратилась в историю мыслителя, которому не под силу великое деяние.
Стоило появиться этому определению, как вдруг почти сразу же имя собственное стало нарицательным. Одно из свойств образа оказалось способным дать нарицательное имя всему, что ходило по Германии той эпохи "как бы в несколько разжиженном виде".
Одна из черт постепенно превратилась в единственную. Так возникло понятие гамлетизма.
Теперь разбору подлежал уже не только "Гамлет", сочиненный Шекспиром, но и гамлетизм, выведенный немецкими мыслителями из отдельных черт переработанного ими образа и, что наиболее существенно, из современной им действительности.
Август Шлегель писал: "Драма в ее целом имеет в виду показать, что размышление, желающее исчерпать все отношения и все возможные последствия какого-либо дела, ослабляет способность к совершению дела".
Гамлетизм становится обозначением рефлексии, подмены дела рассуждением,
Бывали исторические периоды, когда в моду входили старинные слова и наряды других эпох. Современные идеи тогда выражались формами иного времени. Траур датского принца стал маскарадным костюмом, в который начали рядиться все, кто не способен был признать победившую реакцию, но еще более не способен бороться с ней. В гамлетизм заворачивались, как в плащ. Одежда казалась красивой и к лицу.
Когда речь заходила о "Гамлете" - о нем вспоминали все чаще и чаще, возникало одно и то же сравнение. Сравнение с зеркалом. Не с тем "театром-зеркалом", о котором говорилось в самой пьесе, но с обычным зеркалом - стеклом, покрытым с внутренней стороны амальгамой, дающим возможность каждому, кто заглянет в него, увидеть собственное лицо.
"Мы знаем этого Гамлета так же, как знаем свое собственное лицо, которое мы так часто видим в зеркале..." - писал Гейне.
"Если бы немец создал Гамлета, я не удивился бы, - так закончил свою статью Берне.
– Немцу нужен для этого лишь красивый, разборчивый почерк. Он скопировал бы себя, и Гамлет готов".
Эта мысль стала традиционной. Разбирая пьесу, Гервинус писал уже как бы от лица множества людей: "Картина, которую мы, немцы, видим в этом зеркале перед собою, в состоянии испугать нас своим сходством. И не я один это высказал: тысячи людей заметили и ощутили это".
Сравнение
Сравнение не только пугало сходством, но и ужасало обвинением. Благородство души постепенно отодвигалось на задний план, на авансцену выходила неспособность к действию. Все это становилось обозначением не только порока одного поколения, но и болезни нации.
Казалось бы, гамлетизм нашел родину, вступил в пору расцвета. Однако это представление ошибочно.
Другой конец Европы, другое время и другая нация. Лондон 1852 года.
"Тесье говорил, что у меня натура Гамлета и что это очень (по-) славянски, - пишет Герцен.
– Действительно, это - замечательное колебанье, неспособность действовать от силы мысли и мысли, увлекаемые желаньем действия, прежде окончанья их".("Литературное наследство". Герцен и Огарев. Т. 1. М., АН СССР, 1953, стр. 362. Прозвище оказалось устойчивым. "Мой милый северный Гамлет", - называл Герцена его французский друг, прощаясь с ним на парижском вокзале в 1867 году (А. И. Герцен. Собрание сочинений, т. 2, стр. 511))
Гамлетизм относился в этом случае к славянской расе.
Можно добавить, что о Польше - Гамлете писал Мицкевич.
Теперь зеркало отражало совсем иные черты, хотя некоторые слова Герцена напоминают слова немецких мыслителей (колебание, неспособность действовать), но смысл всей фразы иной. Речь идет не о мысли, неспособной перейти в действие, но о силе мысли, желании действовать, опережающем окончание мысли.
Колебание - не от безволия, а от силы мысли.
Чем же вызвано это "замечательное колебание"?
Имя Гамлета можно часто встретить у Герцена. Оно упоминается в переписке, в различных статьях. Особенно глубоки связанные с ним воспоминания в "Былом и думах": "Характер Гамлета, например, до такой степени общечеловеческий, особенно в эпоху сомнений и раздумий, в эпоху сознания каких-то черных дел, совершающихся возле них, каких-то измен великому в пользу ничтожного и пошлого..."
Здесь и определение эпохи создания "Гамлета", и объяснение непрекращающегося интереса к трагедии, усиливающегося в определенные исторические периоды.
Речь шла уже не только о сомнениях, но и о причинах, вызывающих сомнения. Эти причины - в действительности, где происходит измена великому в пользу ничтожного. Понятно, что для Герцена ничтожное и пошлое - не какие-то всеобщие категории человеческого духа, а общественные силы.
Рефлексия приобретала иной смысл. Для того, чтобы стала очевидна неясность и самого этого слова, стоит сопоставить два отзыва о Герцене.
"Рефлексия, способность сделать из самого глубокого своего чувства объект, поставить его перед собой, поклоняться ему и сейчас же, пожалуй, и насмеяться над ним, была в нем развита в высшей степени", - записал в своем дневнике Достоевский.