Наш современник Вильям Шекспир
Шрифт:
Вместе с теологической моралью уничтожались любые представления о нравственности. Во всех областях появлялся новый человеческий тип: искатель фортуны, готовый на все во имя успеха. Характер деятельный и предприимчивый - истинный герой первоначального накопления. Он разрушал верования уже не для освобождения разума от схоластики, но для устранения предрассудков, мешающих обогащению одного за счет многих.
Фигуры разрушителей были сложны и противоречивы. В шекспировских пьесах они отражены различными образами. Ричард III-политический деятель стиля героев Марло, великий силой отрицания. Макиавеллизм здесь показан
Яго - мыслитель. Замышляемое им зло не имеет практического смысла. Ревность и обиженное честолюбие - лишь мотивировки, и недостаточно убедительные. Яго как бы экспериментатор, проверяющий гипотезу о неизменности скотской натуры людей. Он утверждает силу своей личности, презирая всех.
Эдмунд -- человек дела. Цели его очевидны: получить наследство, титул, выдвинуться, играя на феодальных интригах. Но он не только разбойник, а и поэт, прославляющий величие разбоя. В этом он герой Возрождения. Он издевается над всем, что может ограничить волю человека. Все подвластно такой воле. И ни от чего не зависит успех, кроме воли. Ничего святого нет ни бога, ни короля, ни отца. Незаконный ребенок лорда Глостера и законный сын нового века презирает суеверия и верования. Он смеется над астрологией, его потешают мысли о суверенной верности и родовой привязанности. Он один из разрушителей феодальных и патриархальных отношений.
Понятия природы и времени, обычно конфликтующие в шекспировской поэтике, в философии Эдмунда образуют своеобразное единство. Эдмунд прославляет и буйное беззаконие природы, и веления железного века.
Он лицедей, искусно меняющий маски. Глостеру он представляется послушным сыном, готовым из-за любви к отцу даже на предательство брата. Он выдает отца Корнуэлю, разыгрывая перед герцогом преданного союзника. Он пылко влюблен в Гонерилью, но не менее страстно любит Регану.
Авантюрист, промышляющий на стыке эпох, он выехал на кривые перекрестки века, поджидая жертв. Он не пропустит добычи, а добычей он считает все, чем владеют безвольные глупцы, связанные старинными предрассудками.
Пришло их время - людей без роду и племени, сильных тем, что их ничто не сдерживает.
Шекспир видел не только зло старого порядка, но и звериную сущность нового. Он знал: на медали, вычеканенной Возрождением, две стороны - на одной лица Гамлета а Ромео, на другой - Яго и Эдмунда.
Говоря об отдельном действующем лице. не следует забывать, что нередко тема, заключенная в образе, не исчерпывается в нем, а продолжается и находит свое завершение в другом.
Офицер, убивший Корделию, неотделим от Эдмунда. Только две строчки характеризуют этого военного, таков размер всей его роли. Но и двух строчек достаточно - человек изображен с исчерпывающей определенностью.
После сражения победитель Эдмунд предлагает воину, недавно повышенному и чине, отправиться и тюрьму, где заточены пленники, и исполнить указанное в записке. Передавая записку, Эдмунд говорит, что в случае согласия офицера перед ним откроется путь к дальнейшим успехам и что он должен помнить:
Приспособляться должен человек
К веленьям века.
В записке приказ повесить Корделию. Офицер, не задумываясь, отвечает согласием. Ответ высказывается в несколько необычном виде:
Я не вожу телег, не ем
Что в силах человека - обещаю.
Этого солдата век уже научил всему. Единственно, что он еще не освоил, - жрать корм, положенный скоту, и возить в упряжке, все же остальное, то есть любой скотский поступок, он совершит, не задумываясь. Моральные нормы и общественные инстинкты, выработанные человечеством за века, не связывают убийцу.
Веление века - быть подобным этому наемнику.
Таково время. Если оно продлится, люди научатся есть овес, более сильные запрягут в телеги слабых, и те будут возить поклажу и господ.
Тема разрушения не только феодальных запретов, но и всех общественных связей, начатая в сложном характере Эдмунда, заканчивается образом палача, написанным всего двумя строчками.
ДВА ВЫХОДА
Страшен мир каменных сердец. Там, где наступает их владычество, не может быть любви, привязанность кажется смешной, дружба - нелепой. Тепло человеческих отношений уходит из жизни. Становится невыносимо холодно, ледяная стужа сжимает сердце. Как же согреться человеку?.. Где отыскать ему место, в котором он может найти тепло?..
Первые слова бедного Тома, доносящиеся из шалаша, говорят, где находится это место: "Сажень с половиной, сажень с половиной!"
На сажень с половиной в глубь земли - роют могилу. Том советует: "Ложись в холодную постель и согрейся!"
Через весь его путаный рассказ проходит одна и та же жалоба: Тому холодно!.. Люди не в силах вытерпеть холода железного века. Может быть, там - в глубине земли - успокоится измученный человек. Там нет тюрьмы, голода, палачей. Там не придут в голову мысли, ранящие мозг. Там не нужно искать выхода, которого все равно не отыщешь.
Так и ставит Гамлет знаменитый вопрос: быть или не быть?
Есть ли смысл существовать, когда царит несправедливость, властью обладают худшие, достоинство втоптано в грязь? Может быть, лучший исход для того, кому выпало несчастье познать все это, уйти от жизни? Может быть, смерть - единственная возможность успокоить непереносимую боль от ран в мозгу?
Вместе с этими мыслями в трагедии появляется тема самоубийства. Возможность именно такого выхода высказывается в бреде Эдгара. Очевидно, не раз сын Глостера ощущал слабость, и тогда отчаяние овладевало им.
Черт подкладывал Тому ножи под подушку, вешал петли над его сиденьем, подсыпал яду ему в похлебку.
Но Эдгар отверг эти мысли. Лечь в холодную постель и согреться - стало настойчивым желанием его отца.
Параллельная интрига "Короля Лира" - история графа Глостера и его двух сыновей, - как известно, заимствована из романа Филиппа Сидни "Аркадия". Однако заимствование касается лишь внешних черт фабулы, содержание и характеры приобрели совсем иной смысл.
Судьба Лира и его дочерей эхом отзывается в участи семьи Глостера. Исключительное связывается с обычным, моральная картина века становится всеобъемлющей. Однако не только в этом значение и место параллельной интриги; обе истории не только связываются, но и сопоставляются. И Лир, и Глостер ошибались в детях; им выпала одинаковая доля пострадать от тех, кого они облагодетельствовали, и быть спасенными теми, кого они отвергли. Но сходство положений еще больше подчеркивает глубину внутреннего различия.