Наша Иможен
Шрифт:
На долю секунды Булит онемел от изумления, но, как ни странно, не стал прибегать к обычным методам воздействия на супругу, а лишь презрительно пожал плечами.
— Мне жаль вас, Маргарет… но я не стану сердиться, потому как вы ведь все равно не отвечаете за свои слова…
Прочитав каллиграфически выведенную красной краской вывеску над лавкой, Дугал убедился, что ее хозяина, мясника, зовут Лидберн. Он вошел. За прилавком стоял атлетического сложения мужчина. Два пучка волос, топорщившихся по обе стороны широкой лысины, придавали его грубому, словно высеченному из кактуса лицу нечто сатанинское. Густые усы скрывали вялый безвольный
— Что вам угодно?
— Я журналист.
— Ну и что?
— Вы не хотели бы поделиться со мной впечатлениями?
— Нет.
— А насчет мисс Мак-Картри вы не…
— Нет.
Кит, до прихода инспектора рубивший тушу быка, вернулся к прежнему занятию.
— Однако вы ее знаете? — продолжал настаивать Дугал.
— Да.
— Может быть, вы дадите мне адрес?
— Нет.
— Но ведь…
Лидберн положил тесак и снова повернулся к посетителю.
— Да, я знаю адрес рыжей стервы, но вам его не дам! Вы спросите, почему? А потому что не желаю иметь ничего общего с этим дьявольским отродьем! А теперь, прошу вас, не мешайте мне работать!
Мак-Хантли понял, что настаивать бесполезно.
Выходя из мясной лавки, он увидел седого джентльмена с сумкой-чемоданчиком — неизменной принадлежностью любого английского врача. Он садился в стоявшую у обочины тротуара машину.
— Доктор Элскотт?
— Он самый.
— Я журналист и приехал разузнать подробности об убийстве Хьюга Рестона.
— Бог в помощь!
— Вы избавились от серьезного противника на предстоящих выборах, доктор?
— По правде говоря, молодой человек, у Рестона не было ни единою шанса обскакать меня. Во-первых, из-за его непроходимой глупости, во-вторых, из-за отвратительного характера (что, впрочем, объясняется больной печенью), а в-третьих, как мог победить на выборах самый знаменитый во всем графстве рогоносец?
— А нет ли у вас каких-нибудь соображений насчет того, кто мог его прикончить?
— Если честно — ни малейших.
— И вы не знаете ни единого человека, который бы ненавидел Рестона настолько, чтобы желать ему смерти?
— Да, я. Однако вынужден вас разочаровать, молодой человек, не убивал я этого дурня.
— Несколько жителей вашего города намекали мне, что в деле могла быть замешана некая мисс Мак-Картри… Это правда?
Лицо врача сразу преобразилось, и чуть язвительная учтивость уступила место с трудом сдерживаемому гневу.
— Молодой человек! Те, кто посмел нашептывать вам подобные гнусности, — самые что ни на есть презренные злопыхатели и сплетники! На самом деле наша Иможен — благороднейший и возвышеннейший характер, какой мне только довелось встречать за всю мою жизнь! Это энергичная, неутомимо служащая правосудию женщина получила столько наград за верную службу Короне, что все кретины и недоумки, которыми, кстати сказать, кишит наш милый Каллендер, бледнеют от зависти. Положа руку на сердце, признаюсь, я и сам не сразу оценил истинное величие души Иможен Мак-Картри и в первое время мы с ней немного враждовали, но теперь я прозрел и склоняю голову перед этой уникальной личностью. До свидания, молодой человек, рад был познакомиться с вами.
Поднимаясь по главной улице, Дугал подошел к храму, и ему пришло в голову, что местный священник наверняка сумеет дать населению Каллендера более трезвую и непредвзятую оценку.
Мак-Хантли
— Прошу вас, входите, мой муж сейчас вас примет.
Миссис Хекверсон проводила его в аскетически обставленную гостиную.
— Как о вас доложить? — тихо спросила она, направляясь к другой двери.
— Дугал Мак-Хантли, журналист из Перта.
Женщина чуть заметно кивнула и бесшумно исчезла, словно благочестивая тень, незаметно скользящая по земле в ожидании вечного блаженства в мире ином.
Мгновенно отметив нечто лошадиное в вытянутом лице пастора и маленькие, близко поставленные глаза, инспектор невольно поморщился. «Нетерпимость и тупость», — пронеслось у него в голове. Преподобный Хекверсон молча выслушал просьбу мнимого журналиста рассказать об убийстве Рестона и покачал головой.
— Боюсь, вы постучали не в ту дверь, мистер Мак-Хантли. Мое сердце обливается кровью от одной мысли, что чья-то преступная рука оборвала жизнь такого хорошего человека, как Хьюг Рестон… И я хочу лишь, чтобы в ожидании суда Всевышнего человеческое правосудие как можно скорее покарало подлого убийцу.
— Смерть мистера Рестона освободила путь честолюбивому желанию доктора Элскотта заседать в Окружном совете?
— Увы!
— А что вы думаете о нем, преподобный отец?
— Я обязан и пытаюсь с одинаковой нежностью относиться ко всей пастве, доверенной мне Господом, однако, коль скоро доктор Элскотт к таковой не принадлежит, не вижу причин, почему бы не высказать свое мнение о нем. Так вот… Наш брат во Христе Элскотт давно идет путем погибели, остается глух к призывам Всевышнего и дерзко безразличен к Церкви, подавая согражданам тем более ужасный пример, что занимает видное общественное положение. Поэтому-то все благочестивые души молятся за поражение нечестивца на предстоящих выборах, ибо его провал будет истинным торжеством Создателя!
— Ваша откровенность, преподобный отец, побуждает меня спросить еще о женщине, чье имя мне повторяют буквально на каждом шагу, с тех пор как я приехал в Каллендер… Что вы думаете о мисс Мак-Картри?
— Эта особа, мистер Мак-Хантли, постоянно посещает наши собрания, но ведет себя так, словно сама назначила Всемогущему свидание и не потерпит никаких опозданий с Его стороны. Мисс Мак-Картри бешеная националистка и, похоже, всерьез может не простить Богу, что Он не шотландец.
— Как мне сказали, она поддерживает кандидатуру доктора Элскотта?
— Они одного поля ягоды, мистер Мак-Хантли.
Бакалейщик, дышавший свежим воздухом у порога своей лавки, сразу понравился инспектору, и тот решил войти. Хозяин слегка посторонился, пропуская его в магазин, но даже не подумал спросить, чем может служить. Дугал уже собирался окликнуть бакалейщика, как вдруг из помещения за лавкой выбежала женщина — ни красавица, ни дурнушка, но, по-видимому, очень бойкая особа. Тоже не обратив на Мак-Хантли никакого внимания, она набросилась на того, кто по-прежнему стоял у порога лавки, небрежно сунув руки в карманы фартука и демонстрируя тем самым полное равнодушие к покупателям.