Наша навсегда
Шрифт:
Хорошо, что все в прошлом.
Леша хочет мой взгляд.
А я хочу, чтоб он стоял подальше. Хотя, нет, в идеале, я хочу, что его вообще тут не было!
Но когда мои хотелки выполнялись?
Никогда?
А нет, был такой краткий период… Мне кажется, ради памяти о нем, этом счастливом времени, я и просыпаюсь по утрам теперь.
— Руки убери, мне неприятно, — цежу я, делая шаг назад, увеличивая между нами расстояние.
— Вот как? — в его голосе усмешка, грубая, жесткая такая. Он умеет быть жестким, мой первый любовник.
— Вот так. — Делаю еще шаг назад, сжимаю кулаки в карманах кофты, до боли впиваясь себе ногтями в ладони. Боль должна отрезвить. Заставить разозлиться. Ведь это же правильно: злиться на него? На них?
Злость появляется, и, ободренная, поднимаю ресницы, всматриваюсь в лицо Лешки, чтоб решить вопрос окончательно.
Я уже давно не та наивная трепещущая девочка, что задыхалась от одного взгляда самого плохого парня универа. Я уже так не буду делать!
Буду.
Черт.
У него — черные глаза. С небольшими морщинками во внешних уголках. И адской бездной в глубине.
Не хочу опять! Не хочу!
Машинально, исключительно на инстинктах, делаю еще шаг назад, прекрасно понимая, как это выглядит со стороны. Но мне с некоторых пор плевать на взгляд со стороны.
Леша, не сводя с меня горящих глаз, синхронно делает шаг вперед…
И в этот момент с другой стороны тротуара, перегораживая пешеходный переход, с визгом паркуется низкая красная тачка.
И чуть ли не на ходу из нее вываливается светловолосый высокий мужчина, с мягкими кошачьими повадками хищника. Он как-то легко тормозит на полусогнутых, вскидывает подбородок…
И улыбается. Ласково. С предвкушением.
Слышу, как сбоку коротко и злобно матерится Леша.
И со вздохом смотрю в темнеющее небо.
Господи, за что?
3
— Привет, малышка.
Игнат, показательно не обращая внимания на Лешу, сделавшего легкое, едва заметное движение навстречу, словно на пути у него хотел встать, улыбается.
Легко, весело, безбашенно. По-прежнему.
А я только моргаю с досадой.
И смотрю, да.
Так же жадно, как и до этого на Лешу. Ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня.
Невозможно отвернуться, перестать изучать такие знакомые черты лица. Рассматривать мельчайшие детали.
Он изменился тоже.
Стал массивней, тяжелее, но тяжесть эта сухая. Если Лешка просто раздался в плечах и груди до невозможности, словно много времени проводил в спортзале, в тренировках, то Игнат заматерел.
Повзрослел.
Высох, будто дерево, крепкое, ставшее железным под истязающими его ветрами пустыни. И кожа темная стала. С юга приехал недавно? Отдыхал?
Волосы — в стильной стрижке, легкие росчерки белых морщинок у ставших синими на контрасте с кожей, до безумия яркими, глаз.
Он смотрит на меня, беспечно,
И я все еще “малышка”. Ударом под дых. Острой болью.
Именно это старое мое прозвище, вызывающее физическую боль, теперь, и приводит в чувство.
— Привет, — отвечаю я сухо, — тоже навещаешь?
— А как же! — Игнат делает шаг вперед, не сводя с меня ставших мгновенно жесткими внимательными глаз. Леша тут же смещается вперед, все-таки пытаясь широким плечом меня прикрыть от наглого взгляда Лиса, а я синхронно шагаю назад.
Чтоб сразу из-под влияния их обоих выскользнуть.
А то как-то… Дежавю.
Игнат скользит быстрым взглядом по Лешке, чуть морщится, но не комментирует. Снова возвращается ко мне.
— Постриглась…
Еще один Капитан Очевидность…
— Мне пора, — решаю прекратить истязание собственных нервов, шагаю еще назад, но Лис и Лешка, снова будто сговорившись, как пять лет назад, с пугающей синхронностью двигаются за мной, сразу становясь так, чтоб я оказалась между ними!
— Подвезу, — хрипит Лешка, и ворот его свободной светлой майки как раз на уровне моих глаз. Вижу, как сильно и взволнованно бьется синяя жилка у основания шеи.
— Я подвезу, — Лис одет в футболку, тоже светлую, оттеняющую рисунки на коже. А сама кожа… Нет, это не тот загар, который бывает после курорта. Другая прожарка. Долго жил где-то на юге?
Боже, зачем мне это знать? Для чего я вообще об этом думаю?
— Свали, — рычит Лису Лешка, и это сейчас звучит в разы страшнее, чем раньше, когда ему было чуть больше двадцати лет. Тогда это была безбашенная агрессивность, когда следующий шаг — уже удар.
Теперь это рык матерого зверя, предупреждающий, грубый, сам по себе сбивающий с ног.
Кажется, что любого снесет с дороги.
Но Лис всегда имел иммунитет, да.
Потому что, вместо того, чтоб отшатнуться, слушая инстинкт самосохранения, он улыбается еще ласковей, показательно расслабляет руки и подается вперед.
— Ты же в знаешь, что нет.
Лешка молчит, но словно каменеет всем телом. И глаз с Лиса не сводит. Нарочито беспечного, нарочито раскованного. Нарочито. Как раскачивающаяся, распустившая капюшон кобра перед ударом.
Атмосфера между нами тремя, и без того не особо легкая, густеет так, что дышать становится больно.
И я, пусть теперь вполне уже стрессоустойчивая и бронебойная, все же не выдерживаю.
— Я никуда не поеду ни с кем! — разрываю я с треском гудящий от напряжения воздух.
Они перестают смотреть друг на друга и синхронно переводят взгляды на меня.
О, черт…
Отвыкла я от двойного воздействия этих бешеных глаз!
Вонзаю ногти в ладони сильнее, так, что чуть ли слезы не брызжут из глаз, и повторяю твердо:
— Я с вами никуда не поеду!
— Поедешь. Со мной. — Оживает первым Лешка.