Наше преступление
Шрифт:
Новочеркасск матери очень понравился, и отец купил там три кирпичных особняка в одном дворе на Александровской площади, рядом с Мариинским Приютом. Тут же на площади обучались боевым приемам Чернецовцы и Семилетовцы, те самые вчерашние кадеты, юнкера и студенты, которым посвящена книга «Жертвы Вечерние». Отец находил покупку недвижимости совершенно несвоевременной, но сделал ее в угоду матери. Из Новочеркасска уходили с Комендантским обозом на волах в направлении на Аксай, а в Хотунок (или Хатунок?) уже входили большевики. Дон перешли по льду под Батайском. Мама боялась, что лед под нами провалится. Папа показал ей длинноствольные орудия, уже на другом берегу, и сказал, что если эти пушки лед выдержал, то нам беспокоиться не о чем.
Сколько времени скитались по сугробам
Когда во время передвижения на волах кому-то из захворавших понадобилось место для лежания, пришлось снять несколько чемоданов, и они были доверены хорошо знакомому генералу. В одном из чемоданов была большая рукопись. В те времена и вещи, и люди иногда исчезали бесследно. Ни чемоданов, ни генерала мы больше никогда не видели. Впоследствии я узнал, что брат Ярослав в Союзе Писателей попытался было установить факт, что Книга Первая «Тихого Дона», написанная позже второй, обнаруживает более, чем поверхностное сходство с рукописью отца, но там ему очень внушительно объяснили, что было бы в высшей степени бестактно заслуженного советского писателя обвинить в плагиате, да еще у беглого белогвардейца. Будучи сыном этого белогвардейца, брат отлично понял, что не в такте дело, и благоразумно замолчал.
У меня никаких доказательств по этому делу нет. Я даже рукописи отца никогда не читал: ведь мне еще и 10 лет не было, когда она пропала. Брата, которому тогда было около 16 лет и который мог бы не только читать, но и иметь черновики рукописи, давно нет в живых. Но от нескольких человек, выбравшихся из Советчины вместе с отступавшими немцами в 1943 году, знаю, что в кругах читающей публики ходили слухи, что Шолохов действительно использовал случайно полученную рукопись какого-то белого офицера. Слышал и о бывшей на эту тему полемике.
Екатеринодар, Новороссийск и Феодосия вызывают неприятные воспоминания бивуачной неуютной жизни впроголодь, в холоде и всяческом неустройстве. Но Судак и Ялта с черноморскими пляжами кажутся какой-то сказочной фантазией, а не былью.
Потом Константинополь. Тут отец совершил непоправимую финансовую ошибку. Он мог, хоть и со значительной потерей на курсе, обменять свои деньги на полмиллиона американских долларов. Обменял без всяких потерь на немецкие марки, и вскоре пропало все.
В 1920 году мы переехали в Югославию и сперва остановились в Белграде у старого товарища отца, тоже быховца и первопоходника, полк. Л.Б.Новосильцова. Оттуда мать с младшими детьми была доставлена в Дубровник на Адриатическом побережье, а я по дороге «осел» в Русском Кадетском Корпусе в Сараеве. Отец переехал в Париж, а потом в Берлин, где написал и издал в 1922 году «Жертвы Вечерние» и переиздал «Наше преступление» и «Москву – Матушку» в том же году. «Наше преступление» было переведено на немецкий язык и печаталось по кусочку в газете. «Жертвы Вечерние» были переведены на французский и венгерский языки и напечатаны отдельными книгами.
В Югославию отец вернулся в 1926 году с неплохими деньгами: пара сотен тысяч французских франков с полумиллионом долларов не сравнится, но, по нашим тогдашним обстоятельствам, и это было неплохо. Но главное, затевалось действительно большое дело: некий Саид Курейши, индус, большой коммерсант, был где-то арестован большевиками и прошел по этапу чуть ли не все северные лагеря. Как британский подданный, как-то оттуда выбрался и, как мог, описал все, что видел. Требовалась литературная обработка, и ее предложили отцу. Финансировать издание, а главное – его перевод и английское издание для Америки, взялся крупный голландский нефтепромышленник Гарри Деттердинг. Книга представляла собой нечто вроде солоневичевской «России в концлагере», но на несколько лет раньше. Отец работал, не покладая рук, но, когда оставалось лишь переписать начисто, Деттердинг, по каким-то финансово-политическим соображениям, отказался принимать
Кроме того, французский перевод «Жертв Вечерних» оказался настолько скверным, что мать настоятельно посоветовала изъять его из продажи. Отец послушался, что стоило около 60.000 фр.фр. В Венгрии тоже произошла неувязка: кто-то умер, не выполнив каких-то формальностей, и это стоило около 30.000 фр.фр. Еще где-то кто-то что-то присвоил и, в результате, отец «сел на мель». По благословению сербского Патриарха Варнавы, он поселился в монастыре Житомисличи, где проживал на покое Архиепископ Черноморский Сергий. Отец продолжал писать, но не печатать. Причины, в общем, довольно простые: его бескомпромиссный монархизм, понимание роли еврейства в подготовке и совершении русской революции, а также в управлении страной после революции, а главное – безбоязненное высказывание своих мыслей, создали ему сторонников, считавших и называвших его пророком и провидцем, и противников, называвших его мракобесом, черносотенцем и антисемитом; а для либеральной интеллигенции, в руках которой находилась и зарубежная печать, это были пороки непростительные, за которые места в этой печати ему не было. Как писатель, он «перестал существовать» и совершенно разорился.
В монастыре он писал большое произведение «У последних свершений» и в 1932 и 1937 гг. напечатал две небольших части его: «Сыны дьявола» и «Царство сатаны». Первая книга – в Белграде, на деньги, полученные от Патриарха Варнавы. Вторая – в Берлине, на какие деньги, не знаю. С книгой «Сыны дьявола» вышел оригинальный конфуз: действительно умный, прекрасно образованный, окончивший русскую Духовную Академию, искренний друг и покровитель русских в Югославии Патриарх Варнава дал деньги на напечатание антикоммунистической книги отца. А не слишком образованный и довольно ограниченный русский священник, с амвона объявил эту книгу вредной. Действительно, «своя своих не познаша»!
Не могу точно установить время, но незадолго до I Мировой войны были написаны и прочтены в Государственном Совете два доклада: «В чем гибель?» (или «Неужели гибель?», отец точно не помнил) и «Что же делать?». В них предлагалась отмена винной монополии и требовалось принятие решительных мер для прекращения всенародного пьянства. Отца ввел в Гос. Совет любивший его И.А.Горемыкин, но делу это не помогло: сановные бюрократы, высокопоставленные недоучки не смогли понять, что действительно большие акцизные доходы от алкоголя ни в какой мере не окупают и не искупают вреда, причиняемого преступностью, болезнями и разорением народа источником этих доходов.
Приблизительно в то же время была написана и в журнале «Прямой путь», начиная с февраля 1914 года, печаталась, повесть «Разгром усадьбы»...
I Мировую войну отец считал судьбоносной ошибкой Императорского Правительства, т.к. не Германия, а Англия являлась действительным историческим врагом России. С Германией же, соединяя ее технику со своим сырьем, Россия могла бы составить непобедимый союз, которому никто в мире не был бы опасен. Он говаривал, что немец – хороший товарищ и, в противоположность австрийцу, надежный союзник. Только ему надо сперва рога обломать, чтобы тевтонская спесь всего не испортила.
Монархизм был, пожалуй, частью его религиозных убеждений, и он говорил, что как Бог на Небе Один, так и Царь на Земле Один, имея ввиду Землю Русскую. Государю был предан, но считал его слишком мягким человеком и говорил, что при Александре III никакая революция не была бы возможна, т.к. он был настоящим хозяином своего дела.
За границей примыкал к группе так наз. Высшего Монархического Совета, возглавлявшегося В.Кн. Николаем Николаевичем. О В.Кн. Кирилле Владимировиче отзывался неодобрительно, считая, что он компрометирует самую идею: во-первых, тем, что называет себя Императором, никаких прав на это, на основании Закона о Престолонаследии, не имея; во-вторых, тем, что его недостойное поведение во время революции, выразившееся в ношении красного банта на груди, когда он вел строем Гвардейский Экипаж присягать кучке бунтарей, захвативших власть, отняло бы всякое право на Престол, если бы оно изначально было.