Наше преступление
Шрифт:
Но есть и различия и, как мне кажется, существенные. Богатые архивные источники, на которые, по мнению приверженцев Крюкова, он опирался, появились в печати в начале 20-х годов, то есть уже после смерти Крюкова. Что же касается Родионова, то, как уже отмечалось выше, архивы ему были не нужны: военная история России творилась на глазах каждодневно и не без его прямого участия. Подтверждение мысли об эпизодичности приездов Крюкова на фронт я нашла также в статье Ф. Бирюкова в «Вопросах литературы» № 2 за 1991 год. Но об этом чуть позже.
Все та же статья в «Независимой газете» за подписью Аллы Шевелкиной оспаривает и литературные достоинства Крюкова.
Интересна была и статья М. Мезенцева «Судьба романа» в журнале «Вопросы литературы» № 2 за 1991 год. Ее автор утверждал, что «Тихий Дон» вырос из новелл и очерков Крюкова. Поддерживая авторское убеждение, – «Тихий Дон» написан не Шолоховым, – я смею предположить также и то, что Шолохов в создании романа мог использовать не только рукописи и дневники Родионова, но и опубликованное и неопубликованное у Крюкова (то есть не одного, а двух авторов). В статье Мезенцева мне также было дорого высказывание о стремлении исследовательской мысли продолжить поиски истины даже в том случае, если надежды на успех мало.
Не углубляясь в детали статьи Ф. Бирюкова, в том же февральском номере «Вопросов литературы» за 1991 год выступающего в защиту Шолохова против Крюкова, на мою мельницу, как мне кажется, льет воду следующее авторское наблюдение: «Если сопоставить (Крюкова и Шолохова –Г.С.), то различие будет в том, что у Шолохова (чье авторство остается для меня под вопросом) на первое место выдвинут фронт, военные неудачи, деморализация армии. Крюков же сосредоточен больше всего на тыловых неурядицах, представленных в его очерках подробнее, чем в “Тихом Доне”». То есть, по мнению Ф.Бирюкова, военная, более сильная часть романа, написана не Крюковым. Сомнение еще и в том, что Крюков мало был на фронте, а объяснения, что посылал он на фронт знакомого товарища журналиста П.Маргунина для сбора недостающего материала, Ф. Бирюков справедливо считает странным методом для серьезного писателя.
И в 1992 году, и в 1993–1994 годах на страницах газет и журналов, а также в книгах, посвященных проблемам «Тихого Дона», продолжались жаркие споры. Особенно усилились они в 1995 году – юбилейном для М.А. Шолохова году его 90-летия. В некоторых из них (к примеру, «Отшумевший камыш» – «Московские новости», № 41, 11–18 июня 1995 года) упоминалось и имя И.А.Родионова как одного из претендентов на авторство романа.
У меня нет намерений останавливаться на литературных разборках этих лет, на выдвижении новых имен, могущих, по мнению авторов статей, также иметь прямое отношение к «Тихому Дону» (к примеру, писателя Серафимовича, о чем писалось в газете «Куранты» № 111, 4 августа 1995 года). Однако не могу не сказать о глубоких и интересных публикациях израильского критика Зеева Бар-Селлы, посвятившего «Тихому Дону» не один год серьезной работы и объединенных в общий блок в книге «Загадки и тайны “Тихого Дона”» (Самара, P.S. пресс, 1996).
К версии о Родионове Зеев Бар-Селла отнесся с вниманием. Начиная свой рассказ об этом человеке (стр. 171–174 того же сборника), израильский критик отмечает неизвестность этого
Далее Зеев Бар-Селла вкратце излагает сюжет «Нашего преступления», приводит отрицательные отзывы о романе критика «Русской мысли» Любови Гуревич и уже известные нашему читателю негодующие отзывы Максима Горького на этот раз в журнале «Современный мир» № 2 за 1911 год.
Из биографии Родионова израильскому критику известно немногое, но важно, что он приводит воспоминания архиепископа Иоанна Сан-Францискского (он же – князь Дмитрий Шаховской, он же – поэт Странник) в письме генералу П.Н.Краснову, где на примере смерти писателя Родионова архиепископ предостерегает об опасностях юдофобства:
«Вот бедняк Ив. Ал. Родионов, пред кончиной своей, вздумал «перетолковывать» Апокалипсис, сообразно своим идеям; и – сын его, Гермоген, мне рассказывал, что нельзя передать, до чего УЖАСНА была кончина его отца. Буквально, словно какой-то невероятный ужас диавольский вздыбил Ивана Ал., после чего он упал бездыханным... Мы предупреждали Ив. Ал., что Слово Божие есть меч обоюдоострый...» (Странник. Переписка с ген. П.Н.Красновым. – «Континент», № 56, 1988, с. 317).
«Казак; антибольшевик, в самой гуще событий. Такому человеку только «Тихий Дон» и писать!
Беда, однако, в том, что Родионов сразу по следам событий обо всем этом и написал повесть «Жертвы вечерние (не вымысел, а действительность)» (Берлин, 1922). Не напиши он этой повести, был бы кандидатом в авторы «Тихого Дона» не хуже других...» («Загадки и тайны «Тихого Дона”», с. 173).
«Жертвы вечерние», – продолжает Зеев Бар-Селла, – повествование о жертвах гражданской войны на Юге и о причинах войны. На всем протяжении книги главный герой, юный казачий офицер, в долгих беседах с возлюбленной обнажает тайные пружины творящихся безобразий – жиды и масоны... Это то, что касается идеологии. А вот – художественные особенности:
«Его (Чернецова –Б.С.) легендарные победы окрылили надеждами всех тех, кто стоял на стороне порядка и государственности, кто ненавидел злую разрушительную силу, кто хотел спасения казачества, а через него и всей России. Все лучшие надежды и чаяния сосредоточились главным образом на одном Чернецове, он являлся всеми признанным антибольшевицким вождем...»
Это вам не «Тихий Дон»... Ох, не «Тихий Дон»!..»
При всем уважении к критику из Тель-Авива, к его талантливому исследованию «”Тихий Дон” против Шолохова» я не могу согласиться с этим опять-таки безапелляционным выводом. И не только потому, что вывод этот Зеев Бар-Селла делает не в пользу Родионова, а больше всего из-за недостаточности его оснований. Ведь, во-первых, в книге приведена лишь одна цитата (не такая уж антихудожественная, на мой взгляд, как находит это автор исследования). Во-вторых, такие неудачные малохудожественные и голо-публицистические места можно найти даже у писателей, причисленных к литературным корифеям. И, в-третьих, что я считаю наиболее существенным: роман «Жертвы вечерние» –, действительно, не «Тихий Дон».