Наше вечное вчера

Дейс Джули

Мне нравится, что Мэйс взял от него много внешних данных. Если сравнить их в молодости, то это будет практически одно лицо, и, если верить маме, характеры тоже. Волосы цветом горького шоколада, которые у каждого из нас, взъерошены и вносят в его внешность некое юношеское обаяние, хотя, глупо отрицать, что его нет сейчас. Стыдно признавать, но да, я бы тоже могла влюбиться в такого, если бы оказалась на месте мамы. Она, конечно, сколько угодно может говорить, что не любит его, но глаза никогда не обманывают.

На губах папы начинает играть улыбка, и я инстинктивно улыбаюсь тоже.

– О, ну давай прекращай, это любимое занятие твоей мамы.

– Что? – интересуюсь я.

– Пялиться на меня.

– Я не пялилась. Я запоминаю тебя.

– Я

не собираюсь помирать.

– Ничто не вечно.

– Но не тогда, когда дело касается моей невероятной красоты.

Начинаю хихикать над его самовлюблённостью. Господи, до чего сильно Мэйс похож на него. Они оба до тошноты тщеславны. Я даже не могу сказать, кто больше.

– Ты ужасно самовлюбленный, как и Мэйс.

– Это Мэйс такой же, как я, – исправляет папа.

– Какая разница?

– Я был первым.

– Считай, что уже нет.

– Дёргай из моей машины, – смеётся он, затормозив на парковке.

Продолжая смеяться, ногами нахожу ровную поверхность и высоко задираю нос, горделиво выпрямив спину.

– Домой можешь не возвращаться. Подумай над своим поведением и внешним видом, Мэдисон, мы всё-таки не в логове сутенера.

С этими словами, папа сам закрывает дверцу с моей стороны и продолжает движение дальше, пока я смотрю ему вслед. Я всё ещё не понимаю, что не так с моим внешним видом. На мне лифчик, топ закрывает живот, он даже заправлен в джинсы и прячет грудь, открытыми остаются только плечи. Хотя, ладно, чуть-чуть видна ложбинка, но только чуть-чуть. Он ужасно скучный и придирчивый, когда дело касается меня или мамы, а вот если Эйден или Мэйс предпочтут стать нудистами не только на пляже, но и в повседневной жизни, отсалютует каждому пять. Мой отец сплошной комок неразберихи.

Я не думала, что за время каникул в университете что-то изменится, разве что помещение разбавят новые лица. Первый месяц, в воздухе царит гормональный всплеск, который сопровождается возвышенным тестостероном. Парни потирают ладони, как мухи на варенье, выслеживая каждую симпатичную первокурсницу. Они плетут сети, чтобы какая-то из поступивших попала в них, но вся ирония ситуации в том, что им ничего не нужно делать. Обычно все, кто отлучился от родительского дома и контроля, желают только одного: отрыва. Полного. Безумного. Сумасшедшего. Они хотят попробовать всё, начиная с секса, завершая противозаконными веществами. Чаще всего это завершается банальным: «Я ничего не помню», хотя, бывает хуже. Об этом хуже – я не хочу думать, версий целая уйма. В прошлом году одну девочку увозили на скорой, пока медсестра держала рядом с её головой ведёрко. Теперь её прозвище тошнотик. Не могу сказать, что являюсь исключением, конечно, моё безумие не пускалось во все тяжкие, я продолжаю жить в Нью-Йорке, как делаю это с рождения, но не отказывала себе в посещении вечеринок. И сейчас не отказываю. К счастью и сожалению, у меня есть брат, который бдит за каждым шагом, который делаю; за каждым стаканом, что появляется в моей руке; за каждым парнем, что увивается следом. Он следит за всем. Он везде и нигде сразу. И я не виню его за это. Наверно, на его месте, делала то же самое. По спине пробегает холодок и волна неприятных мурашек, стоит только возвратиться в прошлое.

Стараюсь настроить и вернуть сознание на приятный утренний лад. Больше этого не повторится.

Захожу в аудиторию, и первое, на что натыкаюсь – мой брат в своём привычном и любимом обличии. Это словно улей или цветник, над которым порхают пчёлки наседки. Как будто он может дать что-то больше, чем плоские утехи на раз. Возможно, может, но не желает и вряд ли кто-то из них будет в списке его номеров, приняв честь быть первой леди университета или любовью всей его жизни. Иногда я действительно боюсь, что он больше не захочет пустить к себе кого-то близко, потому что единственное, что он делает, отталкивает всех. Мы боимся боли. Стараемся избежать её, решив, что это самое болезненное чувство из всех существующих.

Это неправда. Гораздо хуже пустота. Когда ничего не чувствуешь. И даже самая сильная физически боль никогда не перекроет ту тишину внутри, которая образовалась с помощью той самой пустоты. Именно по этой причине я предпочитаю находиться в доме родителей, а не своей квартире. Возможно, многие только мечтают о таком подарке, но периодически посещает ощущение, что стены сгущаются, словно грозовые тучи. Я прикрываюсь удобством и тем, что всегда могу съехать, но на самом деле, это лишь предлог не быть одной. Между мной и Мэйсоном есть большое различие: он предпочитает одиночество, которое называет свободой; я стараюсь находиться в обществе, неважно, семьи или других людей. Я не хочу жить прошлым. Не хочу помнить и вспоминать произошедшее. Хочу искренне верить и стараюсь верить, что все люди разные. Но иногда не могу противостоять, в этом заключается моя противоречивость.

Глаза Мэйса находят меня и озорно блестят. Отлично, он уже что-то натворил, а день и год только начался.

Не тороплюсь вышагивать в сторону брата, направляюсь в противоположную, где вижу Тару. Она улыбается, когда смотрит на экран телефона. Девушка откидывает белокурые волосы за плечи, привлекая внимание мужского пола, на который не обращает внимание и продолжает водить пальцем по экрану. Клянусь Богом и всем, что у меня есть, сейчас она переписывается с Вито. Виктор, вообще-то, очень даже неплохой парень, но Тара называет его тем ещё плохишом, не нужно выяснять, по какой причине, иначе можно считать, что я поучаствовала в их ролевых играх. Мы привыкли называть его Вито, и он не особо любит полное имя, предпочитая представляться коротким.

Когда оседаю рядом, девушка обращает взгляд ко мне. Её зелёные глаза светятся, как и лицо в целом.

– Передавай привет, – с улыбкой, говорю я.

Тара тут же кивает и строчит новое сообщение. Проходит несколько секунд, как она поднимает голову и сообщает:

– Тебе тоже, – ещё секунда, и я пытаюсь втянуть хотя бы глоток кислорода из-за того, как сильно она стискивает меня в объятиях. Чувствую себя плюшевой игрушкой, у которой нет шансов выжить.

– Боже, – моё кряхтение едва слышно.

– Ты можешь заключить меня в объятия.

– Да, – закашливаюсь я. – Я это сделаю, если ты хотя бы немного ослабишь свои.

Тара хихикает и значительно смягчает хватку. Наконец-то могу протянуть руки и обнять её в ответ.

– Ты начала качаться? – улыбаюсь я, сдвигаясь в сторону.

– Нет.

– Тогда откуда в тебе появилось столько силы?

Она строит обиженную мордашку и игриво толкает меня.

– Я просто скучала.

– Мы могли бы провести хотя бы неделю на каникулах, но ты решила, что в Европе интересней.

– Я звала тебя!

– Да, чтобы я была третьей между тобой и Вито. Это просто ужасно.

– Ты многое упустила.

– Ограничьте меня от детальных подробностей.

– Ты хотя бы сходила на свидание или продолжаешь сидеть запертой в башне?

– Вообще-то ты видела, что я не отказывала себе в разгульном образе жизни.

– Ходить на тусовки и переспать с кем-то – это разные вещи.

– Ладно, я осталась Фионой.

– А твой дракон ни в чём себе не отказывает, – она кивает в сторону Мэйса, который продолжает окружать себя новыми девушками. – И как ему это удаётся? Он почти, как Хью Хефнер.

– Да, только позволяет себе больше. Возможно, он даже переплюнул его.

– Кто знает, может, Хефнер тоже не отказывался покувыркаться с моделями.

Закатываю глаза и отворачиваюсь от этого тошнотворного зрелища.

– По крайней мере, Мэйс это даже не скрывает.

– Я почти смотрю порнофильм, который снимают в общественном месте, – смеётся Тара. – О, а сейчас он нырнёт и выловит рыбку.

Давлюсь воздухом и слюнями, вновь заворачивая голову в сторону брата.

– Она сейчас их вывалит на стол, – парирую я, наблюдая, как одна из девушек решила воспользоваться преимуществом и показать свою грудь при всех.