Нашествие арабуру
Шрифт:
И тут у него в голове, как и у всех завистливых людей, созрел коварный план. А что если донести самому Ушмалю о том, что Майяпан вступил в сговор с аборигенами. Начнут разбираться, то да сё. Время уйдет. Глядишь, что-то и выгорит. В мутной воде, как известно, рыбка ловится.
С этими мыслями рыжий харчевник отправился на кухню, чтобы написать донос. Но так как он не умел писать доносы, то провозился до утра. С грехом пополам он справился к рассвету и принялся раздувать огонь в курительницах и в треугольном очаге. За этим занятием и застал его Натабура. Дальше уже все известно: харчевня «Хэйан-кё» принялась прыгать по лесу, а Натабура – ее
Между тем, Майяпана терпеливо ждал, когда проснутся господа аборигены. Он уже и сам поспал, и размял кости, прогуливаясь по бесконечному лабиринту Драконов, не смея притронуться к двум огромным кувшинам с пахучим пивом, он уже два раза зажигал новые факелы, дабы сторожить сон господ, а Язаки и Ваноути все не просыпались и, знай себе, постанывали и ворочались в постели, как два слепых щенка. Наконец, Язаки открыл заплывшие глаза, заметил его и потребовал:
– Воды… воды…
С величайшим почтением Майяпана налил в чашку пива и с таким же почтение протянул Язаки, который взахлеб влил в себя ее содержимое, даже не разобрав, что пьет. Правда, он немного почмокал губами, удивился и хрипло спросил:
– А ты кто такой?
– Я ваш слуга.
– Слуга? – еще больше удивился Язаки и тут заметил Ваноути: – Эй, дед, вставай!
Майяпан уже давно догадывался, что старик – это слуга господина, только он никогда не видел, чтобы господин и слуга спали в одной постели. Конечно, это дело господское, рассуждал он, но должны же быть рамки приличия.
Несмотря на стопятилетний возраст, обоняние у Ваноути оказалось даже лучше, чем у Язаки. Он безошибочно потянулся к пиву, и они с Язаки выпили кряду по пять чашек, которые едва успевал наполнять Майяпан, перевели дух и окончательно взбодрились.
– Хороша жизнь! – сказал Ваноути, потягиваясь.
– Ну и где мы? – спросил Язаки, беря кувшин за влажное горлышко и совершенно не узнавая места, где они легли спать.
Майяпана от волнения стал заикаться. Мол, так получилось не по его вине, что харчевня снялась с места и ушла гулять, что она так всегда делает и что от этого и появилась страшная легенда о пропавших людях.
– Как это? – вытаращил глаза Ваноути, проливая пиво себе на живот.
Долгие года он жил в деревне и забыл о таинственной харчевне.
– Так бывает, – повторил Майяпан, глядя мимо Ваноути, потому что он тоже был слугой, как и Майяпан, а значит, с ним не стоило разговаривать, как с господином.
– Почему она теперь не вернется? – в свою очередь спросил Язаки.
– А черт его знает, – пожал плечами Майяпана и тут же тактично поправился: – Бывает, возвращается на прежнее место. Но чаще – нет. Возникает в людном месте, и снова в нее можно заходить.
– Ты вот, что, – не очень задумываясь об услышанном, стал командовать Язаки, – нам в город нужно. Как пройти-то?
– Да здесь недалеко, за третьим поворотом направо, и мы во дворце.
– Каком дворце? – беспечно спросил Язаки, опорожняя кувшин и с вожделением поглядывая на другой, который крепко держал в своих паучьих ручках Ваноути, периодически, как пиявка,
– Этот… как его… Оль-Тахинэ…
Таким образом, Майяпан хотел выказать пренебрежение к арабуру и лишний раз показать, что он всей душой и телом принадлежит к клану Ушмаля, а арабуру для него всего лишь туземцами из неведомо какой страны.
– Вот как? – машинально произнес Язаки. – Дай! Дай! – он решительно отобрал кувшин у Ваноути, одним махом опорожнил его, подумал и сказал, осоловело икая: – Ну веди… куда там двигаться-то?
Ваноути жалобно шмыгнул носом, проводил тоскливыми глазами пустой кувшин, который откатился в угол, и они отправились в путь. Майяпан шел впереди, почтительно оглядываясь и освещая путь, и предупреждал:
– Здесь яма, а здесь канава. – И добавил непонятное и страшное слово: – Армагеддон!
И тут только Язаки, хотя и опьянел от пива, сообразил, что они идут прямо в пасть арабуру, ведь во дворце Оль-Тахинэ жил новый император.
– Стой! – приказал он.
Майяпан замер с поднятой ногой, а Ваноути налетел спьяну на Язаки и наступил ему на любимую мозоль. Язаки скривился и спросил:
– А где здесь можно еще выпить, но так, чтобы нас не видели дворцовые?
– Есть у меня одно место рядом с Поднебесной, – понимающе улыбнулся Майяпан.
Уж он-то знал привычки кецалей. Им не были чужды простые земные радости. Конечно, сам Майяпан давно отошел от обычных дел и в город не ходил, не только в Чальчуапа, но во всех других городах, куда его забрасывала судьба вместе с Ушмалем и кецалями – надобности не было. Он был старшим чертом и ходил с донесениями лишь наверх. Поэтому-то он и не спиливал модные черные рожки. На самом деле, они были не такими уж черными, но хитрый Майяпан пользовался заморскими красками, которые не смывались по две-три луны, и в этом отношении чувствовал себя уверенно.
– Знаешь, что, – решил схитрить Язаки, – ты нам покажи, куда идти, и отправляйся по своим делам, а мы потом с дедом придем.
– Я бы рад, мой господин, – с почтением ответил Майяпан, – да разве можно оставить вас в чужом городе?
– Почему в чужом?! – завопил пьяный Ваноути. – В какой чужом?
Язаки уже кое-что стал соображать. С чего бы это Майяпан, который очень и очень смахивал на черта, которые в свою очередь никогда не водились в Нихон, стал ему с Ваноути так угождать. Вначале Язаки подумал, что черт их боится. Но потом понял, что это просто смешно, что причина в чем-то другом. Последние несколько кокой он безрезультатно ломал над этим голову и не мог найти никаких понятных объяснений. И вдруг Ваноути все испортил своими выяснениями – чужой он или не чужой. Да какая, собственно, разница?! Нет, ему надо было выяснить отношения, как самому задиристому петуху.
– Заткнись! – потребовал он от Ваноути. – Ты пьян!
– Я не пьян! Пусть он вначале объяснит, почему чужой?! Я здесь полжизни прожил! Меня здесь каждая собака знает! Куриное дерьмо!
– Если господин пожелает, я могу утихомирить вашего слугу. Армагеддон! – бесстрастным тоном предложил Майяпан, уловив смутное желание Язаки.
– Какого слугу? – взвизгнул Ваноути, но, взглянув на лицо Язаки, осекся.
Почернел Язаки. Стал похожим на черную сосну – гёдзя, из глаз разве только икры не сыпались. Вот каким был в тот момент Язаки, который всю жизнь слыл добродушным и веселым. Наконец в голове стопятилетнего Ваноути что-то щелкнуло, сработало в нужном направлении, и он, надув щеки, замолчал на полуслове.