Нашествие арабуру
Шрифт:
– На! – Язаки, как от сердца оторвал, протянул сумку с едой. – Твоя порция! – И отвернулся из гордости, мол, вот я какой: не все сожрал. Натабура съел несколько жменей риса и отдал сумку подростку, заметив его голодный взгляд:
– Ешь. Как зовут-то?
– Митиёри… таратиси кими… – мгновенно набив рот и почему-то всхлипывая, едва вымолвил подросток.
Натабура подумал, что совсем недавно он был таким же желторотым и тоже ничего-ничего не понимал и всего боялся.
– Ты, Митиёри, ешь, потом все расскажешь. Да брось ты его, – сказал Натабура Баттусаю.
– А если сбежит?
– Да никуда он не сбежит. В деревне кто есть?
–
Да и вид у него был хуже некуда – кожа да кости. Кимоно – дыра на дыре. Волосы нечесаные, а самое главное, грязный, как свинья – кожа на ногах в коростах, под ногтями траурная грязь, словно он и не жил на реке.
– Вот что, – сказал учитель Акинобу, стараясь не кривиться. – Ты нас, Митиёри, не бойся. Мы свои. Тоже, можно сказать, голодаем.
– Ага… таратиси кими… – безучастно кивнул Митиёри, пожирая ножку вместе с костями. На зубах у него трещало так, как обычно у Афра, когда он закусывал цыпленком.
– Кто еще с тобой здесь?
– Дед Ваноути. Я ему рыбу ловлю. Только рыбы нет, – Митиёри прекратил жевать. – Можно я деду отнесу, таратиси кими?
– Понятное дело, – согласился учитель Акинобу. – Арабуру все выловили. Сети забрасывают поперек и ловят.
– Так нельзя, – очень серьезно пояснил Митиёри. – Так запрещено.
– Вот я и о том же. Ну, – вздохнул он, – идем к твоему деду.
Хотя подросток действительно казался крестьянским сыном, учитель Акинобу выразительно посмотрел на Натабуру, и тот все понял. К этому моменту голова у него почти не кружилась, он успел одеться в мокрое кимоно и закинуть за спину голубой кусанаги. Баттусай тоже сообразил, и они вместе, да еще Афра, не пошли толпой за учителем Акинобу, Язаки и Митиёри, а отступили по краям и предпочли тропинке не очень густые кусты ивняка. Однако Афра вел себя спокойно, то и дело мышковал, а над зарослями ивняка не кружилось ни единой птицы, что, по идее, свидетельствовало об отсутствие засады.
Предосторожность оказалась нелишней: рядом с дедом Митиёри сидели двое ободранных, однако что ни на есть самые настоящих высокопоставленных самурая. Вначале потянуло костром, а затем они всех их и увидели в низине оврага: убеленного сединами старика в холщовом кимоно и самураев в доспехах офицеров. Содэ[36] отсутствовали, а фартуки были разорваны до пояса. Во все стороны торчал белый китовый ус. Зеленая шнуровка императорского дома Мангобэй приобрела грязно-болотный цвет.
Баттусай на всякий случай остался сидеть в кустах, а Натабура с Афра вышли, немного помедлив, за учителем и Язаки. Пусть думают, что там еще кто-то остался, решил Натабура, злорадно глядя на одного из самураев, по благородной седине и гордому поставу головы узнав в нем генерала Го-Тоба. Генерал Го-Тоба командовал самой большой императорской шестой армией, которая контролировала восточные и северные районы страны. То, что он находился здесь, свидетельствовало только об одном: этой армии больше не существовало. Значит, арабуру все захватили, подумал Натабура, и боевой дух генерала Го-Тоба заметно подорван. Увидев чужих людей, он не вскочил и не принял оборонительную стойку, а остался безучастным, лишь взглянул на учителя Акинобу. А вот его спутник положил руку на рукоять меча, но выхватить не посмел, должно быть, оттого, что увидел в руках Натабуры мшаго. Если бы он знал, что Натабура не умеет им пользоваться, он бы, наверное, на всякий случай зарубил бы их всех, включая мальчишку Митиёри. Нервничает, понял
– Это свои, – сказал дед Митиёри, не удивляясь появлению чужаков, и все успокоились.
Учитель Акинобу присел рядом с костром, и снова Натабура страшно удивился: в кои веки самураи позволяли сидеть рядом с собой простым крестьянам – все-таки это был скрытый вызов уважаемым господам самураям.
– Я вижу, вы ничего не боитесь… – заметил спутник генерала Го-Тоба, кивая на мшаго.
Другой бы на месте Натабуры возгордился. Но он сделал вид, что иметь мшаго – это в порядке вещей и что у них за душой еще кое-что есть. Самое удивительное, что он был недалек от истины, просто не знал об этом.
Митиёри протянул сумку с едой деду, и оба самурая проводили ее взглядом – до их ноздрей донесся сладкий запах съестного. Но попросить из-за гордости они не посмели, а отобрать не решились.
– Не боимся, – кивнул Натабура, хотя по старшинству должен был ответить учитель Акинобу. Но Натабуре так хотелось утереть нос высокородным самураям, что он не удержался, и в итоге заслужил осуждающий взгляд учителя Акинобу. – Мне кажется, вы тоже не в лучшем положении?
В конце концов, кто должен защищать страну? Те, кто имел власть и деньги, а теперь, когда пришло время проявить стойкость, разбежались по кустам. Он ненавидел их за это, за близорукость и жестокость к собственному народу, за лицемерие и жадность.
– Да, – уныло согласился генерал Го-Тоба, – иначе лежали бы вы сейчас в луже крови. – Это Чжэн Чэн-гун! – генерал показал на попутчика.
Несомненно, что таким образом он хотел подчеркнуть собственную значимость. Чжэн Чэн-гун, который до этого только сверкал от ярости глазами, приосанился.
– Слышали о таком, – опять не удержался Натабура. – Лучший фехтовальщик при императоре Мангобэй.
Наступила тишина. Скрытый вызов во фразе Натабуры поняли все, даже Афра, у которого шерсть на загривке встала дыбом, а брыли стали подергиваться.
– Ты намекаешь, собака, что я оставил своего господина?! – надменно и громко спросил Чжэн Чэн-гун.
– Я намекаю только на то, что сказал, сэйса, – насмешливо ответил Натабура.
На этот раз учитель Акинобу не остановил его. Стоит ли, если кто-то желает наколоться на кусанаги Натабуры, к тому же отвлекать бойца в такой момент большая глупость. Дух! Вот всему причина. Дух – вот что важно! Дух – он всегда выведет на правильный путь, спасет и защитит. Акинобу только прикинул траекторию движения катана Чжэн Чэн-гуна и немного подался в сторону, да еще прижал к себе Афра, чтобы тот не мешал, если дело дойдет до схватки. Правда, Натабура нарушил третью заповедь Акинобу: никогда не доводи дело, если можешь, до схватки, ибо сама схватка – уже проигрыш, потеря контроля над ситуацией. Но, видно, порой бывают исключения.
– Выброси свой веер, и мы сразимся, – свирепея на глаза, произнес Чжэн Чэн-гун.
Волосы у него на голове с треском пробили верхушку шлема и вылезли через тёхэн[37], а борода и усы проткнули полумаску, которая была на нем. Зрачки от бешенства расширились и стали большими и черными, как бездна, а рука, сжимающая рукоять катана, задрожала от напряжения.
Язаки, испытав мгновенный ужас, освободился от содержимого своего желудка. Баттусай в кустах крякнул от досады, полагая, что Натабура не устоит. А Митиёри зарылся в камыш. Один учитель Акинобу даже глазом не моргнул, ибо видел в этой жизни и не такое. Дед Митиёри сослепу ничего не понял и поэтому не испугался, а некстати произнес: