Нашествие Даньчжинов
Шрифт:
– Все хорошо, доктор Мартин, – попытался улыбнуться он.
– Ну подождите! Об одном только прошу вас, обещайте… Перед тем, как… ну, если вам станет очень и очень трудно… ну хоть в петлю головой… Прочитайте то, что вам оставлю. Обещайте!
И я написал на обороте религиозной листовки (чтобы не выбросил, не порвал) те слова, которые когда-то заставили меня рыдать. Когда я сам был на грани… Завещание Уильяма Сарояна из его последней книги.
«Читатель, послушай моего совета, не умирай, только не умирай, ведь это безвозвратно, люди ведь кривят душой… знаешь, они подумают, что раз ты умер – так и надо, нет, не надо, и потому не делай этого, не умирай, придумай что хочешь и держись, ведь
Уезжая с площади аэровокзала на такси, я увидел кучку замызганных, вроде Джунза, нищих, поющих под аккомпанемент музыкальных палочек и бронзовых крохотных тарелок. У их ног дымились какие-то черные кости. Чуть в отдалении благочестиво молчала толпа любопытных.
– Что это? – спросил я шофера. – Остановите!
– Какой-то иностранец сжег себя, – ответил таксист. – Многие приезжают сюда, чтобы стать прахом на святой земле…
Я выскочил из машины и бросился к нищим. Меня придержал за рукав смуглый вежливый полицейский.
– Это же убийцы! – сказал я, должно быть, с ненавистью. – Надо же что-то делать!
Полицейский внимательно смотрел мне в лицо.
– Вы ошибаетесь. Он сам. Все было честно, слава богам. – И, подумав, добавил:
– Мешать не надо.
– Мешать не надо, – повторил я. – Мешать не надо… В этой корявой фразе на английском языке была бездна философии.
– Вам плохо? – участливо спросил полицейский, беря меня под руку.
Я оттолкнул его излишне сильно – он шлепнулся на брусчатку, взбрыкнув тонкими ногами. Все было как в бреду. И русский даньчжин, превращенный в вязкий шлак, и молчаливая толпа, и разозленный полицейский с дубинкой в руке.
Уладив все формальности с полицией, с религиозными и природоохранными ведомствами, совершив два десятка стремительных визитов к «нужным» людям, бегу из столицы. Я на земле Небесного Учителя! Я начинаю главное дело своей жизни. И вот я уже еду в битком набитом автобусе, похожем на деревянный гроб, пересаживаюсь в другой, еще более тесный, поднимаюсь по тряской дороге выше стратосферы и все время пытаюсь что-нибудь увидеть в просвет между чьим-то потным бюстом и чьей-то потной спиной. Я отмяк душой. Что значит оказаться в плотном контакте с людьми! И многое забытое вновь начинает мне нравиться – запахи, звуки, новые впечатления, пыль на зубах. Жизнь! Огромное удовольствие мне доставляют неторопливые разговоры попутчиков. Я понимаю даже фразеологические обороты! Улавливаю диалектные и просторечные слова, неизвестные академическим учебникам и словарям.
Люди говорили о священных тиграх, о ценах на базарах и в лавках, о приближающемся сезоне дождей, о жертвах богам, о старческих недугах каких-то уважаемых монахов. И об облаве на тэуранов. Меня восхитило это красивое и жуткое словцо – «тэуран». Оно мне известно по даньчжинскому эпосу, известному в Европе под названием «Пу Чжал, князь тэуранов». В переводе со старотибетского, явившегося основой для многих гималайских языков, «тэуран» – это «живой мертвец», вроде африканских
Я спросил, как они выглядят, эти тэу, тэураны. Оказывается, до сих пор никто не видел даже их следов. Но как же погибшие участники облавы? Их трупы – и есть единственный след, ответили мне.
Тэураны… Есть ли какая-нибудь связь между ними и Небесным Учителем? И распространением даньчжинизма в мире? По-видимому, есть. Ведь в застойных системах все чуждое и новое неминуемо отторгается.
Автобус остановился, и все пассажиры разом полезли на свежий воздух. Я вышел последним и увидел каменистую ровную площадку на самом краю пропасти и хижину, сложенную из дикого камня. Металлическая табличка на придорожном приземистом столбе объяснила на дюжине самых ходовых языков мира, что отсюда начинается буферная зона заповедника и что до крепости-монастыря Тхэ – 25 миль. Вокруг вздымались синие невероятные вершины с белыми сверкающими макушками. Далеко внизу, как будто совсем в другом мире, застыло бурное море зелени. Там было то, что в туристских буклетах именуется горными джунглями Ярамы.
Пока я, раскрыв рот, любовался красотами пейзажа, рослые парни в униформе охраны заповедника проверяли документы и вещи пассажиров – по-видимому, искали огнестрельное оружие, строжайше запрещенное во всех нормальных заповедниках мира. Потом автобус с местными жителями отправился дальше, а я остался сидеть на чемодане под навесом контрольно-пропускного пункта. Еще в столице меня предупредили, что заповедник закрыт для иностранцев и ехать туда бесполезно. Однако я все еще надеялся на какое-то чудо.
– Через три часа автобус пойдет обратным маршрутом, – успокоил меня старший команды контролеров, похожий на Геракла, в пятнистом комбинезоне. Геракл рассматривал меня со сдержанным любопытством, вернее, синяки на моей физиономии. Как потом выяснилось, он сразу заподозрил во мне опасного типа. Но охрана заповедника была достаточно вышколена, и Геракл оказался выше личных подозрений. Он вполне дружелюбно, даже с легким состраданием в голосе разъяснил мне на ломаном английском, что заповедник находится на землях, принадлежащих монастырю, и что совершенные люди монастыря взяли в свои руки дело спасения ценностей Ярамы. Вот почему ни туристов, ни ученых, ни международных деятелей приказано не пропускать.
Я пытался расположить охрану к себе знанием дань-чжинского языка.
– Мне обязательно нужно побывать в Тхэ-чхубанге, – сказал я с соблюдением законов местной орфоэпики. – Вы даже не можете представить, какое огромное расстояние и какие трудности я одолел на пути к вам. У меня есть рекомендательные письма.
– Ничего для вас сделать не можем, сэр, – продолжал Геракл. – Вчера, например, мы не пропустили арабского шейха. Он даже угрожал начать войну с нашим государством, если мы его не пропустим. Мы все равно не пропустили.
– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из главных монахов монастыря, – упрямился я как ребенок, – у вас же есть рация. Я вижу антенну направленного действия…
– Бесполезно, сэр. – Геракл перевел взгляд на желто-зеленое поле под моим правым глазом. – Арабский шейх разговаривал с совершенными по рации. Теперь нам запрещено использовать рацию не по назначению.
«Может, он вымогает взятку? – подумал я. – Ведь пропустили же они буквально всех пассажиров автобуса, а среди них наверняка были и приезжие…» Но меня затошнило при мысли о взятке. Всю жизнь натыкаюсь на необходимость дать взятку и всю жизнь не могу сделать этого из-за каких-то бетонных рефлексов.