Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Следовательно, кто угнетает себе подобного, тоже думает, что его голова из железа. И камни не смогут расколоть её… Не от Бога сие: господа и рабы, богатые и бедные… Некоторые люди вопреки воле Божией себя обогатили и возвеличили, они же будут расплачиваться… Горе вам, господа и богатые! Ибо вы уже получили своё утешение…
Такие мысли с раннего утра посетили меня. Зато выводы моих рассуждений успокоили, Господи, прости и помилуй! Вот она, единственная…
Если сейчас птицей взметнуться, обогнать судно мораван, всё также идущее впереди греческой диеры, пролететь далее насколько сотен римских миль или славянских поприщ [236] , а потом перемахнуть горы, которые высокой грядой встают по обеим берегам реки, и там, где приток Инн впадает в Дунай свернуть на юг до реки Зальцах, то окажешься в немецком городе Зальцбурге.
[236]
Под высокими сводами базилики святой Магдалины в это утро тоже звучали слова неиссякаемой молитвы «Спаси и помилуй!» Служил заутреню епископ Зальцбургский, накануне получивший секретное послание от римского папы.
Крест, спускавшийся на золотой цепи с шеи епископа, не висел, а лежал на его животе, плотно придавив ткань епитрахили [237] , а высокая митра [238] , туго стягивающая кожу на лбу, ещё пуще подчёркивала круглые, выдающиеся в стороны щеки… Наоборот, стоящий рядом викарий представлял из себя измождённого аскета, высокого, с зорким орлиным взглядом.
[237] Епитрахиль - часть облачения священника в виде длинной полосы ткани, надеваемой на шею и свешивающейся спереди.
[238] Митра– высокий с круглым верхом позолоченный и украшенный религиозными эмблемами головной убор высшего духовенства.
Епископ шепнул ему, чтобы он докончил за него акафисты, и, произнеся по-латински слова из Псалма: «Кто есть сей Царь славы?
– Господь силен в брани, той есть Царь славы», сошёл с амвона и удалился в южный притвор базилики, где располагалась комната отдыха для высших чинов церкви.
Как и римский папа, епископ Зальцбургский любил сам проводить службы, хотя это и не входило в его повседневные обязанности.
Он сел в удобное, по его ширине кресло, с наслаждением вытянул ноги и закрыл глаза.
«Ну что ж, сие щекотливое дело я поручу своему помощнику викарию Ганнону.
– В голове епископа возник образ философа.
– Они и похожи внешне - оба худые, с горящими глазами. Я встречал философа в Константинополе, у патриарха, куда ездил прошлым летом по делам церкви…
Папа пишет в хартии, что и его брат не усидел в монастыре, едет с ним, едут и ученики его… Слышал я о Мефодии: раньше он правил Славинией, расположенной, можно сказать, по соседству с владениями Людовика. Значит, судьба - сложить солунским братьям здесь головы!» - со злостью подумал епископ, и лицо его передёрнулось от охватившей злобы, - кто бы мог такое ожидать от дородного, благодушного на вид папского наместника в Германии?!
Надо сказать, легаты и епископы Рима отличались от византийских священников крайними проявлениями в защите своих догм и убеждений, своего латинизма, резко неприяли чужое, им не свойственное, и охотно шли при этом на подкупы и убийства, не задумываясь о грехе, считая себя во всем правыми, что привело в дальнейшем, когда католицизм оформился в самостоятельное направление христианства, к кровавым крестовым походам.
Епископ оперся руками о подлокотники кресла и, несмотря на тучность и возраст - пятьдесят семь лет, быстрыми шагами подошёл к окну, состоящему из мелких разноцветных кусочков стекла, и распахнул его. В комнату с альпийских гор пахнул свежий ветерок и с пристани донёсся шум, так как базилика святой Магдалины стояла у самой реки. Рядом начинался мост, лежащий на прочных каменных быках, соединяющий две половины города и построенный ещё древними римлянами в пору их завоевания.
А вообще-то Зальцбург, окружённый с береговых сторон крепостными стенами и валами, выросший на месте римской колонии Ювавум, - молодой город, ему нет и века… Улицы его узкие, выложены гладким крупным булыжником. За тем концом моста, за Зальцахом, от римлян сохранилась просторная площадь и часть мраморных плит; к ней выходит фасадом дворец епископа, где располагались и его покои…
Дождавшись окончания заутрени, вместе с викарием епископ на коляске, запряжённой тремя лошадьми, был доставлен сюда. После трапезы прошли в просторную залу и сели у каминного огня.
– Ганнон, с крестом ты хорошо доселе управлялся, приводя язычников к вере. Теперь я и папа Николай вручаем тебе меч Господень, которым покараешь врагов наших. Ты знаешь, о каких врагах я говорю…
Викарий в знак понимания склонил набок голову.
– Даже клочок земли, попавший под наше влияние, не должен быть никому отдан… Ты слышишь меня, Ганнон?!
– возвысил голос епископ.
– Никому! Ибо там, где
[239] В этом документе якобы говорится о том, как римский правитель Константин вручил папе Сильвестру I знаки императорской власти и даровал ему и его преемникам верховную власть над Римом, Италией и всей западной частью Римской империи.
Но учёные доказали, что «Константинов дар» такая же фальшивка, как Исидоровы декретерии, в которых обоснована борьба римских пап за господство над всей христианской церковью.
– Благодарю, ваше преосвященство, за доверие, - и Ганнон поймал для поцелуя пухлую руку епископа.
Старейшина Новгородский Гостомысл умирал: вытянувшись во вес рост на деревянном, застланном гусиной периной топчане, стоящем посреди горницы, чувствовал, как из тела капля за каплей вытекала сила, некогда необузданная.
Сын Буривоя, потомка Владимира Древнего в девятом колене, одного из трёх сыновей первоправителя Северной Руси Славена, «сей Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем любим, расправы ради правосудна. Сего ради все окольни чтяху его и дары и дани даюсче, купуя мир от него. Многи же князи от далёких стран прихожаху морем и землёю послушать мудрости, и видите суд его, и просити совета и учения его, яко тем прославися всюду».
А сейчас ничего не болело, а слабость охватывала с каждым мигом старейшину. Через окна, когда солнце поднималось выше квадратной головы с угрюмым лицом Перуна, возвышающегося на берегу Ильмень-озера, лились на жёлтый, ещё пахнущий лесной смолой пол, косые потоки света. Под козырьком крутой крыши Гостомысл увидел белого голубя… Что предвещает его прилёт? Какую беду?..
Старейшина в этой жизни уже давно не ждал после гибели сыновей никакой радости, но вот - поди ж ты!
– на смертном одре повезло: с острова Руген, что мощным буй-туром осел в Варяжском море [240] , приезжает с внуком Рюриком дочь Умила.
[240] Варяжское море– Балтийское.
Мужа её, западнославянского князя Годолюба [241] , повесил Готфрид-датский, выбившийся в короли из ярлов [242] , которому Рюрик отомстил…
Варяги - ненасытные волки, рвущие на куски западные и северные земли славян, и решение новгородского вече призвать заместо умирающего Гостомысла его внука - как раз кстати, ибо делает последнего могущественным мужем на всем пространстве протяжения рек Оредеж и Волхов.
Деду - радоваться бы! Да, чувство радости сладко проникает в его сердце, но тут же омрачается при воспоминании о четырёх своих сыновьях, которые один за другим погибли в битвах.
[241] В нашей отечественной историографии существует две теории происхождения династии Рюриковичей: славянская и норманнская. Родоначальником первой являлся М. В. Ломоносов, второй - немецкие учёные А. Шлецер и Г. Миллер, утверждавшие, что Рюрик является варяжским князем. Особенно возмутило Ломоносова восторженное заявление Миллера на торжественном заседании Петербургской Академии наук в 1749 году по случаю тезоименитства императрицы Елизаветы, что «скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили». По настоянию Михаила Васильевича речь Миллера, уже напечатанная, была уничтожена. Но она все-таки увидела свет в 1768 году, после смерти Ломоносова, на седьмом году царствования Екатерины II, бывшей принцессы Ангальт-Цербской из Штеттина.
[242] Ярл– скандинавский титул, соответствующий графу.